Марк Виленский - Обед с режиссером

Затем Вепринский осведомился, за чем я пришел в магазин, и, узнав, что за писчей бумагой, страшно удивился:

— А разве на работе у вас нет бумаги?

— Ну как-то неудобно… — ответил я.

— Ты что, с ума сошел? — выкатил глаза Вепринский. — Тебе нужно лечиться. От пяти листочков государство не обеднеет.

В воскресенье, когда я читал «Неделю», в дверь позвонила незнакомая женщина в болонье. В одной руке она держала большую и, видимо, тяжелую сумку, в другой бидон.

— Облицевать плиткой метлахской ничего не нужно? — спросила она.

— Боже, какое везенье! — воскликнул я. — Сколько вы возьмете за ванную?

— Четвертной, как со всех, — ответила женщина в болонье. — Я тут в вашем доме многим делала.

— Приступайте же немедленно, наш добрый ангел! — сказал я, но тут же на всякий случай поинтересовался: — А вы откуда?

— Да уж не из бюро добрых услуг, — симпатично улыбнулась облицовщица.

— А откуда?

— Да со стройки, откуда же еще!..

— То есть, если я правильно вас понял, эти плитки украдены у государства?

— А вы, милый гражданин, не волнуйтесь — на стройках недостачи плитки списывают как бой.

Я наотмашь распахнул входную дверь и заорал не своим голосом:

— Вон из моего дома, немедленно! Воровка!

— Псих! Тебе лечиться надо, — посоветовала облицовщица, покидая мою квартиру.

Когда трое говорят тебе, что ты пьян, иди спать, учит народная мудрость. В течение месяца мне трижды сказали в глаза, что я ненормальный. Значит, надо действительно обращаться к услугам медицины.

Друзья дали мне адрес доктора по фамилии Брудершафт.

Брудершафт оказался пожилым бритоголовым человеком с тя желой нижней челюстью. Я поведал ему, как и при каких обстоятельствах три раза за последний месяц разные люди, не сговариваясь, рекомендовали мне обратиться к психиатру.

Доктор внимательно всмотрелся в мое лицо.

— И давно это с вами?

— Что это?

— Вот такая патологическая стыдливость, застенчивость, ненормальная конфузливость?

— Наверное, с детства. Бабушка хотела сделать меня воспитанным, порядочным человеком.

— А вместо этого привила вам комплекс неполноценности. Но я вам помогу. Я пропишу вам таблетки, которые мои благодарные пациенты окрестили «дофонарин», — вам все будет «до фонаря». Вы знаете такое выражение?

— Нет.

— А «до лампочки»?

— Впервые слышу.

— Вы меня удивляете. «До лампочки» — это значит, что вам все будет до Феньки.

— А кто эта Фенька? — спросил я.

Брудершафт почему-то затрясся и ударил кулаком по столу.

— Вы, кажется, надо мною издеваетесь! Смотрите, как бы я не упек вас в стационар.

Наконец он успокоился и выписал мне свои чудо-таблетки.

Уже после третьей таблетки я понял, что такое «до фонаря». Я не хожу, а летаю, я хохочу во все горло. Чудесные идеи бурлят в голове моей, как пузыри на поверхности кипящей воды. И, главное, я тут же эти идеи реализую.

Дождавшись, пока все ушли с работы, я взял со стола коллеги Пончикова казенную пишущую машинку «Эрика» и отволок ее к ближайшему комиссионному. Я «толкнул» машинку прямо у входа в магазин. На следующий день я позвонил жене Вепринского и пригласил ее слетать со мной в Сочи денька на два. Она охотно согласилась.

…Мы расстались на рассвете в гостинице «Магнолия». Мадам Вепринская посапывала на тахте у меня за спиной. Она заснула в полной уверенности, что завтра в шесть вечера мы полетим обратно в Москву. Так я ей сказал. На самом деле вылетел я один и не в шесть вечера, а в шесть утра. У меня не было желания тратиться на второй билет. Но я не сомневался, что умная, интеллигентная женщина найдет выход из любого положения.

И я не ошибся. Она где-то раздобыла денег на билет и прилетела в Москву сутками позже, пыша энергией. Энергии в ней было столько, что она прямо с аэродрома примчалась на такси ко мне на работу и вручную разукрасила левую часть моей фи зиономии. На глазах у коллеги Пончикова и еще пяти коллег, включая председателя месткома.

Аккурат в обеденный перерыв прискакал ее муж, сам Веп ринский, собственной персоной. Я все понял и, действуя строго по евангелию, подставил ему правую часть физиономии. Он ее разукрасил. В присутствии всех едоков служебного буфета, включая буфетчицу Тамару.

Когда я вернулся из буфета в кабинет, там сидел дознава тель из райугрозыска. Он сказал, что, по его мнению, моя судьба тесно переплелась с судьбой машинки «Эрика»…

Эти строки я пишу в камере предварительного заключения.

Я пишу и думаю. Я думаю о том, что таблетки «дофонарина» — штучка рискованная. Мне они определенно противопоказаны. И воообще, наверное, всем нам, в кого с детства вбили то, что моя бабушка называла старомодным словом «порядочность», лучше продолжать жить тихо и правильно.

Малолетний древний грек Меркуриос вернулся из гимнасии не сколько расстроенный. У матери его Эвридики глаз был наметанный, и она спросила:

— Не случилось ли чего такого, сынок, на фронте успеваемо сти?

— По математике получил пятерку, — сказал Меркуриос и гру стно добавил: — В обратном смысле.

— В каком таком обратном? — нахмурилась мать и полезла в е го школьную холщовую суму.

На математическом папирусе чернела размашистая двойка, выв денная стилом явно рассвирепевшего педагога.

Ребенок был сечен розгами. На следующий день Меркуриос приш ел из гимнасии сияя и заявил с порога:

— А я получил двойку по греческому!

Мать привычной рукой потянулась к розге, но проказливый отрок добавил:

— Двойку в обратном смысле. — И продемонстрировал папи рус с пятеркой.

Так началась в их доме странная игра.

— Разреши, мама, я останусь сегодня в душном, давно не проветриваемом помещении?

А Эвридика, переведя слова сына из обратного смысла в прямой, отвечала:

— Ладно уж, иди гуляй, сынок.

Отец Нарциссий тоже включился в игру. Вернувшись с работы около полуночи, он, устало сбрасывая сандалии, объяснял Эвридике:

— Опять у любовницы залежался, будь она неладна.

Эвридика не ревновала. Она понимала, что Нарциссий задержался на производственном совещании у архонта.

А в день получки Эвридика грозно сказала мужу, пересчитывая принесенные им драхмы:

— Опять притащил лишние четыре драхмы двенадцать сантимий. А ну вздохни!

Нарциссий правильно понимал, чего от него требуют, и воровато выдыхал в сторону. Учуяв винный дух, Эвридика безотлагательно награждала муженька увесистым ударом скалки по седалищу в самом прямом смысле этого слова.

Дурацкая привычка говорить «обратными словами» постепенно настолько въелась в плоть и кровь этой семейки, что они, забываясь, стали говорить на тот же манер с внешним миром — с соседями и сослуживцами. Эвридика, например, занимая у соседки пол-амфоры муки, поклялась бюстом Афродиты вернуть долг в ближайший понедельник, хотя твердо знала, что сумеет отдать муку только в следующую субботу. Прождав понедельник, вторник, среду, четверг, соседка, не разумевшая «обратного языка», прибежала во двор к Эвридике, где и произошла болезненная таска хозяйки за волосья.