Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

— Не заверяем мы, гражданка, такой переписки, — строго нахмурясь, решительно сказала Елизавета Антоновна. — Да и зачем вам это? Если уж так хотите, то сдайте оригиналы.

— Как же я сдам? — возмутилась гражданка. — А вдруг придется в другое какое-нибудь место их посылать? Сама-то я с чем останусь?

Расставшись с назойливой дамой, Елизавета Антоновна взглянула на часы. Без четверти двенадцать. Надо срочно продиктовать важную бумагу, написанную ее неразборчивым почерком.

По пути в бюро машинописи она встретила Лупцова. В руках он держал только что взятую у гардеробщика газету.

— А я вас хотела попросить, Василий Георгиевич, подменить меня, пока я диктую… Вообще-то до перерыва вряд ли кто придет, но вдруг?

— Газету я и чуть позже прочту, — сказал Лупцов, — а сейчас пойду и сяду за ваш стол…

— Спасибо.

Василий Георгиевич только успел придвинуть стул, как дверь открылась. Вошли двое мужчин.

Один из них показался Лупцову очень знакомым. Уж больно он напоминал вытащенного из реки пьянчужку.

Лупцов провел рукой по лбу, потом достал платок, отер испарину и, стараясь спрятать свое волнение, сказал:

— Чем могу служить, граждане?

— Документик один заверить надо. Так сказать, удостоверить подлинность с оплатой гербового сбора.

Это произнес спутник «утопленника» — круглолицый, хитроглазый, с мятыми бакенбардами.

— Доставай свою доверенность, — командирским тоном приказал он своему товарищу.

Тот, не отрывая взгляда от Лупцова, ощупью достал из кармана два листа бумаги. И на каждом из них значилось одно и то же:

Мною, гражданином Кореньевым Геннадием Ричардовичем, родившимся в 1939 году двадцать шестого февраля в городе Туле и проживающим в настоящее время в городе Дымске, сия доверенность дана гражданину Курлыкину Гарри Антиповичу в том, что ему поручается от моего имени ведение всех дел, связанных с получением наследства от скончавшейся в Аргентине госпожи Тюббик Ф. М.

— Ну что ж. Все написано как полагается, — пытаясь не глядеть на Кореньева, объявил Лупцов. — Да, вот, кстати, товарищ Балановская. Что дальше делать, она вам скажет.

Василий Георгиевич быстро отошел от стола и поспешно зашагал в свой закуток.

— Тут, мне кажется, хорошо бы обозначить причину, по которой гражданин Кореньев не может сам вести свое дело, — предложила Балановская, возвращая бумаги.

— А это сделать нетрудно, — сказал, подмигнув своему подопечному, Гарри. — Причина очень уважительная… Гражданин Кореньев сам поехать не может… С ним на днях несчастный случай произошел… В воду упал… в Тарабарку. Он, значит, туда упал, а я его, шалуна, оттуда за шиворот вытащил… Спасителем ему прихожусь… Больше, чем любая родня.

В продолжение всей речи Курлыкина Кореньев стоял опустив голову. Он очнулся тогда, когда услышал обращение Гарри:

— Все в порядке, маэстро… После перерыва я зайду сам и заберу доверенность.

Пронзительный звонок возвестил личному составу нотариальной конторы о начале обеда.

— Ну как? — спросил подошедший к столу Балановской Лупцов. — Пойдем в буфет?

— Одну секунду.

Елизавета Антоновна набрала две цифры.

— Милиция? Говорит нотариус Балановская. Здравствуйте, товарищ начальник. Ну как, нашли спасителя? Ищете? А вы можете не искать. Запишите. Курлыкин Гарри Антипович, что и удостоверяется собственноручной подписью спасенного им гражданина Кореньева.

Как только в отделении милиции прочли газету, сразу же начались поиски. Искали, как это ни покажется удивительным, не благородного спасителя, а спасенного Кореньева.

Внес окончательную ясность дежуривший в те сутки милиционер прибрежного участка.

— А его и искать не надо, — ответил на вопрос дежурный, узнав, о ком идет речь. — Спит, наверное, в постельке.

— Ступайте тогда к нему домой и зовите сюда, — приказал дежурный.

— Вы меня не поняли. Я не то имел в виду, — объяснил милиционер. — Дома его нет. Он у себя в вытрезвителе. Раз его вчера туда доставили, он оттуда рано не уйдет. Это народ балованный. За свои деньги он весь вытрезвительский рацион обязательно использует.

Пока секретарь наводил телефонную справку в вытрезвителе, начальник отделения развернул «Дымскую жизнь» и принялся читать заметку, о которой говорил весь город. Заметка эта была напечатана, как и полагается интересному материалу, на последней странице. Вначале шел «развернутый» на две колонки броский заголовок:

А выглядела заметка так:

«Некий Кореньев Г. Р., будучи мертвецки пьяным, угодил в реку.

Судьба его складывалась наитрагическим образом, как вдруг появился какой-то прохожий и, услышав крики погибающего в штормовых волнах, бросился на помощь и вытащил утопающего на берег. Это стало известно потому, что неназвавшийся спаситель вызвал «скорую помощь», а когда последняя отказалась забрать спасенного в больницу, поскольку кроме следов явного опьянения ничего у него не нашла, то благородный гражданин добился отправки его в спецтранспорте в наш городской вытрезвитель.

Работники «скорой помощи» и шофер спецтранспорта сообщили следующие приметы отважного гражданина: на вид ему 35 лет, роста небольшого, маленькие усики.

Будем надеяться, что с помощью милиции мы сможем в ближайшее время сообщить читателям имя и фамилию этого смелого, скромного и благородного человека».

…Начальник отложил газету и невесело подумал, что вот опять будут во всем винить милицию: мол, оперативности не хватает, действует медленно, а нет того, чтобы посочувствовать, войти в положение.

И в это время позвонили из нотариальной конторы.

— Нет, что ни говори, а народ у нас золотой, — мгновенно переходя на мажорный тон, сказал начальник вошедшему секретарю. — Ну что бы мы без помощи населения делали?

— Кореньева в вытрезвителе нет… Ушел оттуда рано утром, — доложил мрачно секретарь, так и не поняв, к чему ведет свой разговор начальник.

— А Кореньев-то нам зачем? — спросил начальник. — Курлыкина надо искать. Всех постовых известить. Темная это лошадка — Курлыкин. И сведения о нем в прошлом году долетали нехорошие. Но недаром говорили у нас на курсах переподготовки среднего начальствующего состава — меняются люди на глазах всего трудового человечества. Был он, скажем, такой-сякой, а под давлением жизненных положительных фактов нашей действительности и в силу твердо проводимой законности становится совсем другим.