Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

С тех пор Гландырин именно так и величал бо́льшую часть сослуживцев, и в том числе инспектора отдела информации Елену Максимовну Будашевскую.

Елена Максимовна жалела Гландырина, словно не замечая его отталкивающих черт. Если многие избегали тесного общения с нелюдимым и вечно раздраженным Гландыриным, то Будашевская не только была с ним любезна и доброжелательна, но даже, резко возражая на его доводы, старалась все-таки сказать ему что-нибудь приятное, а когда надо, и посочувствовать и дать добрый совет.

Несколько раз Елена Максимовна навещала Гландырина в больнице — приносила ему апельсины и яблоки, к Первому мая выстояла длиннющую очередь в кондитерскую, чтобы прислать через знакомую больничную санитарку шоколадный торт.

В пришпиленной к коробке открытке Будашевская поздравила Леонида Семеновича от имени местной общественности с праздником и от имени той же общественности пожелала ему быстрейшего выздоровления.

Вначале Гландырин даже не хотел принимать торт, заявив, что не ждет ни от кого никаких поздравлений и что тут не иначе как произошла какая-то ошибка. Однако когда прочел письмо и подпись, то не только принял торт, но даже сразу же разрезал его на четыре равные части и, опасаясь воспользоваться больничным холодильником, во избежание порчи крема съел все без остатка в течение двух дней.

— Молодец, кореш! — похвалил сосед-дачевладелец, видя, как Гландырин уплетает оставшуюся от недавнего торта раскрошившуюся помадку. — Здорово ты с ним расправился. Без всякой посторонней помощи, как говорится, на основе полного невмешательства. Здоров же ты насчет пожрать, хотя и занимаешь интеллигентную должность.

— При чем тут должность? — вытирая руки, спросил Леонид Семенович. — Должность к делу не относится. А торт мне общественность преподнесла. Видно, местком раскошелился. Стыдно стало… Я за все годы, что работаю, первый раз болею, а другие за это время по два-три раза в больницах отлеживаются.

Только уж спустя две недели после выхода из больницы Гландырин решил хоть сквозь зубы, вроде будто бы между прочим, поблагодарить местком за апельсины, яблоки и торт.

Казначей месткома, к которому он обратился, удивленно поморщился, явно не понимая, о чем идет речь. Наконец, истолковав гландыринскую благодарность как ядовитую шпильку в здоровое тело местной профорганизации, счел нужным дать развернутое пояснение:

— Во-первых, уважаемый Леонид Семенович, все деньги по статье «оказание помощи» уже давно израсходованы, и по этой причине мы не смогли организовать для вас подарочную посылку. А вашу ироническую благодарность за посланные вам фрукты и торт передайте Елене Максимовне Будашевской.

— Так как же это получается? — ошарашенный словами казначея, ломал голову Гландырин. — Выходит, она сама, по своей воле, в больницу ко мне ходила и деньги собственные на передачи тратила? С чего бы это?

Встретив Будашевскую и ответив на ее вопрос «как здоровье?» обычным «ничего, не околел покуда», Гландырин тут же спохватился, неуклюже поклонился и уже без всякого раздражения удивленно сказал:

— Благодарю вас, Елена Максимовна, за фрукты и торт, а также за оказанное мне внимание. Только не могу скрыть, уважаемая, своего глубочайшего удивления в связи с вышеуказанными поступками. Скажите честно, из каких соображений вы все это делали?

— Да… так… просто, — смутилась Елена Максимовна. — Человек вы одинокий, лежите в больнице. Родни никакой нет… Вот я и навещала. Что же тут особенного?..

— Так вы же не страхуполномоченный? Те действительно больных иногда навещают, не по своей, понятно, воле, а в порядке профсоюзной дисциплины… А вам-то зачем было затрудняться? В месткоме не состоите, своих забот, что ли, мало?

Заметив недоуменное выражение лица собеседницы, Леонид Семенович постарался сгладить улыбкой колющую жесткость своих слов, но улыбка у него никак не получалась. И без того широкий тонкогубый рот растянулся еще больше, обнажив неровный ряд мелких зубов и непомерно мясистые светло-розовые десны. Будашевской поначалу даже показалось, что Гландырин просто шутит и хочет разыграть ее, притворяясь этаким стопроцентным болваном, но от этой мысли она сразу же отказалась, вспомнив, что он и прежде, когда изредка приходилось разговаривать с ним, удивлял ее какой-то суровой надменностью, и лицо его при этом, точь-в-точь как и сейчас, напоминало увеличенную в несколько раз фигу.

Желая завершить неприятный разговор, Елена Максимовна спросила:

— Значит, по-вашему, Леонид Семенович, навестить в больнице сослуживца — это чужая забота? Не своя?

— Ну уж вы мне, уважаемая, мораль не читайте, — насупившись, замахал руками Гландырин. — Я воробей стреляный и на подобные вопросы предпочитаю не отвечать.

— Ваше дело, — сдержанно произнесла Будашевская. — Я просто так… в полемическом задоре… Извините…

— К чему же извиняться? — вспомнив про апельсины и торт, смягчился Леонид Семенович. — Это уж вы меня извините… Видно, после операции нервы сдавать стали…

Елена Максимовна засмеялась:

— По-моему, тут дело совсем не в нервах…

— А в чем же, по-вашему?

— Да не только по-моему… Все от завистливости вашей происходит, Леонид Семенович.

— Независтливых людей, — хмуро изрек Гландырин, — не бывает. Завидуют все. И малые и старые. Одни больше, другие меньше.

— Значит, и я вам завидую? — спросила Елена Максимовна.

Гландырин потер тыльной стороной левой руки свой плохо выбритый подбородок, что являлось признаком растерянности, и минуты две молчал. Ну что тут ответить? Скажешь, что она завидует, — спросит: «А с какой же стати мне вам завидовать?» И верно. Должность у нее повыше, муж работает, непьющий, специальность дай бог каждому — мастер по ремонту вычислительных машин, специалист высокой категории, дочка в институте учится и стихи сочиняет, а за это, говорят, тоже немалая деньга идет…

Но согласиться, что есть среди сослуживцев хотя бы один человек, устроенный по иному образцу, чем он сам, Леонид Семенович никак не мог. А может быть, все-таки есть такие «святые»? Возможно, не много их на земле, но все-таки водятся они, живут, никому и ничему не завидуя, а, наоборот, радуются чужому благополучию и даже без малейшей корысти, а то и себе в убыток готовы помогать совершенно постороннему человеку находить свое счастье.

Тут Гландырин заметил, что Елена Максимовна с тревогой смотрит на него, видимо ожидая продолжения начатого разговора.

— А что касается вас, — сказал наконец Гландырин, еще продолжая обдумывать ответ на заданный ему вопрос, — то, с одной стороны, понятно, вам мне завидовать вроде как и нет причины, но с другой стороны…