Олег Батлук - Мемуары младенца (сборник)

Сколько моих сверстников выронило свою невинность в этих салонах! Не потеряло окончательно – именно выронило. После сеансов они поднимали ее с пола, отряхивали и уносили с собой домой, но что-то было уже не так.

У каждого подростка восьмидесятых есть своя история про видео. И, скорее всего, не одна.

Мне было лет четырнадцать. Как-то вечером мы с группкой сверстников отправились подглядывать в видеосалон. Это была еще одна провальная история из моего детства: не полноценно смотреть из зала (нас бы не пустили туда по возрасту), а именно тайком поглядывать снаружи. Тайком подглядывать за показом фильма для взрослых: в таких экстремальных условиях формировалась моя сексуальность. Этот конкретный видеосалон располагался в довольно экзотической локации – на втором этаже здания местного ОВД. Пока внизу работала советская милиция, наверху показывали «Полицейскую академию» – была в этом известная ирония. Чтобы подсмотреть внутрь видеосалона, ребятня забиралась по водосточной трубе на крохотную площадку перед окном. На ней мог поместиться только один человек.

Доступ к эротике был организован у нас в духе демократизма. На афише публиковалась продолжительность фильма. Мы делили это общее время на количество подсматривающих. Каждый получал свой лимит на просмотр. У нас в компании был мальчик с твердой пятеркой по математике – он и заведовал подсчетами. Затем в «камень-ножницы-бумага» разыгрывалась очередь: кто смотрит первым, кто вторым и так далее. Розыгрыш очереди знаменовал триумф демократических идеалов. В эротических фильмах, в отличие от порнографических, к нашему большому сожалению, люди иногда просто разговаривали, а не только красиво лежали голенькие. В этих фильмах, до сих пор не пойму зачем, предполагался сюжет, так что часть времени на экране не происходило ничего интересного. Случайная очередь на просмотр уравнивала наши шансы увидеть «клубничку».

В мою память навечно врезалось название того фильма: «Эммануэль едет в Канны». Нас было человек десять, фильм длился девяносто минут, каждому назначили по девять минут. Мне выпало смотреть где-то посередине – неплохой жребий, с высокой вероятностью «прекрасного». Десять суровых маленьких мужчин молча сменяли друг друга в ночном мраке на боевом посту у зарешеченного окна. Это было наше окно в Европу.

Ну, что я могу сказать… Фильм «Эммануэль едет в Канны» с лихвой оправдал свое название: весь фильм Эммануэль ехала в Канны. Совершенно одетая. И только в конце поездки стало понятно, зачем она туда ехала, но девять человек из десяти этого не увидели. А увидел это как-то случайно приблудившийся к нам в тот вечер паренек из нашего двора, вечно застенчивый и незаметный Леша по прозвищу Невидимка. С таким везением он мог бы легко стать миллиардером, сорвавшим джек пот в нескольких лотереях, если бы в СССР проводили лотереи, а не только «Спортлото». В какой-то момент нам пришлось всем кагалом отдирать Лешу Невидимку от решетки окна, через которое тот увидел доехавшую Эммануэль. Он оказался впечатлительным ребенком и, успешно отодранный, еще долго сидел на лавочке со скрученными побелевшими пальчиками. Что касается меня, то за свои драгоценные девять минут я увидел отель «Карлтон», Старый порт, Дворец фестивалей, ювелирный магазин, а также набережную Круазет с крохотной Эммануэль где-то вдалеке. Я даже не мог гарантировать, что это была именно Эммануэль, а не собака, например. Настолько вдалеке.

Во взрослой жизни я несколько раз приезжал в Канны туристом. И каждый раз меня тошнило от Карлтона, Старого порта, Дворца фестивалей, ювелирных магазинов и, особенно, от набережной Круазет.

Удивительно не эротичный город.

«Видео, ви-де-о, это не сказка, это не сон», пела легендарная группа «Мираж». Мы, дети восьмидесятых, поколение видеомагнитофонов, до сих пор можем верить в то, что нас воспитал Толстой и Достоевский. На самом деле нас всех воспитал Жан-Клод Ван Дамм и Майкл Дудикофф.

Я навсегда запомнил заветное жужжание волшебного ящичка в тот момент, когда он проглатывал очередную кассету.

На видеокассетах в Советский Союз контрабандой попадала жизнь. Нас, подростков, она будоражила вдвойне от того, что была не реальной (мы пробовали носить бревно на плече, как Шварценеггер в «Командо» – нереально; в СССР это было под силу повторить только одному человеку – Ленину на субботнике).

К нам в восьмой класс как-то пришла учиться непростая девочка, из оперы «я тут к вам на одну четверть спустилась с Олимпа». Непростая девочка перевелась к нам, в обычную школу, из Хогвартса, в силу каких-то неведомых обстоятельств.

Папа девочки был дипломатом. Ее мама ходила в норковой шубе. Вот такая семья.

Мама непростой девочки хотела, чтобы дочка побыстрее влилась в новый коллектив. Она постаралась в кратчайшие сроки незаметно втиснуть свою белую ворону в стайку серых голубей. Для этого мама в шубе решила устроить вечеринку у них дома, то есть фактически презентацию дочки. Мудрая женщина (что значит жена дипломата) пригласила не весь класс, а лишь лидеров мнений, как бы мы сейчас сказали. Я и мой дружок Юлиан попали в число избранных. Не то чтобы у Юлиана водилось какое-то мнение. Но зато у него был разряд по боксу, что часто перевешивало сотню самых убедительных мнений. На самом деле жена дипломата элементарно просчиталась, купившись на фантик: она предположила, что за душой мальчика с таким аристократическим именем должно быть как минимум имение в Переделкино и пара-другая сотня крепостных. Меня же позвали, как мелкого партийного бонзу и отличника. Приличная рамка для приличной девочки.

Кроме меня с Юлькой на закрытую вечеринку пришли еще несколько девочек и мальчиков. Среди них выделялись двое: сын трудовика, лоботряс, и второй первый отличник класса (после меня), противный страшненький ботаник. Все силы природы ушли на то, чтобы сделать его очень умным, и на внешность творческого задора не хватило: ботаник выглядел как молодой Кощей. Хотя, не исключено, что это просто аберрация моего восприятия: возможно, я подсознательно превращаю конкурента в карикатуру.

Гостей в большой квартире встречала непростая девочка, ее мама и ящик «кока-колы». Последний затмил и девочку, и ее маму, и даже большую квартиру. Хотя квартира и была большой настолько, что гости не смогли сосчитать общее количество комнат. Отца семейства дома не было: он пропадал в очередной загранкомандировке, бедолага.

Хозяйка дома, мама непростой девочки, приветствуя гостей в длинном гулком коридоре, приговаривала, что ее зовут Снежана Владленовна. Этим признанием она убивала входящих наповал. Имя Снежана Владленовна сразу ко многому обязывало гостей с простыми пролетарскими ФИО. Кроме Юлиана. Который на самом деле в душе был просто Юлькой, поэтому и его тоже.