Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

— Какие указания будут, Лидия Михайловна?

— Пока никаких…

— Я могу быть свободным?

— Вполне…

Когда он уходил, пятясь задом, во мне закипел гнев. Злилась на него, а больше всего на себя. Я невольно посмотрела на портрет человека, имя которого носит наш район. Он, если бы мог, наверное бы сказал: «Это ведь ничтожество! Человек без собственного мнения, трусливый, пугливый. Как же ты раньше этого не поняла, товарищ секретарь?»

К концу рабочего дня я узнала все подробности о Грохотове. Парень, которого он ударил, оказался племянником Алеши, сыном Ивана Петровича — Константином Шебалиным.

Какой тяжелый у меня сегодня день! Утром меня пригласил директор института:

— Как вы решили, Иван Петрович?

— Решил остаться здесь, в институте. Не хочу раньше времени государство в расход вводить.

Он взбесился от моих слов. Но виду, подлец, не подал. Чего-чего, а выдержки у этих, у молодых, хватает.

— Вы меня извините за полную откровенность, уважаемый Иван Петрович, но мне представляется, что персональная пенсия, которую государство вам за ваши заслуги обязано выплачивать, будет меньшим расходом, нежели получаемая вами зарплата.

— Не понимаю.

— Очень просто. Мы на ваше место сможем пригласить более полезного работника, энергичного, талантливого…

— А я, по-вашему?

— Хотите откровенно? Только не обижайтесь. По нашему общему мнению, вы к научной работе не способны. Вы, так сказать, практик… Я не обвиняю вас, но вы ваше время упустили.

— Понял. Хотите от меня избавиться? Так, что ли?

— Откровенно? Хочу.

— Избавляйтесь. Можете уволить.

— Могу. Но не хотел бы. Мой вариант лучше — в связи с переходом на пенсию.

Я понял, сопротивляться бесполезно.

— Хорошо, давайте по вашему варианту.

Директор сразу подобрел.

— Чудесно… Мы даже пойдем на большее. С сего числа вы в институт можете не приходить. Не совсем, конечно. Иногда показывайтесь. А как пенсию вам утвердят — мы соответствующий приказик.

— До чего же я вам не нужен…

— Хотите откровенно? Не нужны. Скажу больше, ваше присутствие в институте действует нехорошо на молодежь…

— Разлагающе…

— Ну зачем же так. Впрочем, если хотите откровенно. Может быть, и так. Не будем уточнять. Самое главное — вы решили.

Как вы думаете, легко такой разговорчик вынести?

Было время, сам нечто подобное говорил. Помню, был у нас председатель горсовета Ушаков. Отличный работник, человек замечательный, молодой, энергичный. И вдруг анонимка: «Ставим в известность, что у вышеупомянутого товарища Ушакова не все благополучно по семейной линии. Старший брат арестован, как ярый враг народа…»

Вызвал Ушакова. Беседую:

— Брат есть?

— Есть.

— Арестован?

— Вроде бы.

— Что значит — вроде бы? Точнее.

— Арестован и даже осужден. Говорят, к расстрелу.

— Где работал?

— Когда-то был шофером у маршала Тухачевского. А последнее время не знаю. Я брата лет пятнадцать не видел.

— Это почему же?

— Говорить не хочется… Дело уж очень личное.

— Не стесняйтесь, выкладывайте.

— Брат у меня невесту отбил…

— Подтвердить можете?

— Трудно. Придется на родину, в Новосибирскую область, съездить.

— Хорошо. Все ясно. Можете идти. О решении известим.

И известили: «За неискренность перед партией, за попытку скрыть связь с братом врагом народа Ушакову П. П. объявить строгий выговор, считать невозможным дальнейшее использование на руководящей работе».

Ушаков, помню, пытался прорваться, ко мне. По телефону я с ним, правда, поговорил.

— Товарищ Шебалин, какой же я неискренний? Я всю правду…

— А по-моему, вы и сейчас неискренни.

Или случай с редактором. Верный мой Максименко доложил:

— Надо бы нашего Тихона Николаевича Кошакова вразумить. Нехорошие анекдотины про вас сочиняет.

— Что там еще за анекдотины? Выкладывай.

— Есть, рассказывает, в области — не то в Ивановской, не то во Владимирской — село Холуй.

— Ну, есть. Строчеи там знаменитые, а раньше богомазами славилось.

— Так вот, дескать, обратились жители Холуя с просьбой о переименовании их села в рабочий поселок Шебалино.

— Ну и что?

— Даже говорить неудобно…

— Выкладывай.

— Будто в вышестоящих инстанциях не поддержали. Отклонили. Ответили: что Холуй, что Шебалино — вроде одно и то же…

Вскоре допустил Кошаков в передовой статье ошибочку, вернее, даже не ошибку, а описку. Но ведь как, подойти. Можно и полегче, а можно поднять на принципиальную высоту. Ну и подняли. Кошакову строгача, а газете нового редактора. При последнем разговоре я не сдержался и высказал ему:

— Не будешь села в рабочие поселки переименовывать…

Он искренне удивился:

— Не понимаю, Иван Петрович, на что намекаете.

Я ему тогда напрямик:

— Холуй помнишь?

— Понятия не имею.

Недавно я Кошакова встретил. Он сейчас солидный человек, ученый.

— Спасибо, Иван Петрович, за помощь.

— За какую?

— За то, что с работы меня тогда сняли. Так бы я и закис под вашим руководством. А насчет Холуя, ей богу, не я сочинил. Это ваш верный Максименко свою вину на меня списал… Я серьезный материал на него получил, вот он меня и упредил…

Поди проверь.

Удивительное дело. Мне сейчас надо о серьезных вещах думать, а я все о какой-то чепухе вспоминаю. Какое мне теперь дело до этого Кошакова? У меня могут неприятности покрупнее быть. Вдруг откажут в персональной пенсии? Тогда что? Получай общегражданскую и два месяца в году нанимайся куда-нибудь?

Вот тогда действительно не уснешь!..

Как он, подлец, сказал: «Мы на ваше место сможем пригласить более полезного работника, энергичного…»

Тебя бы, голубчик, ко мне в лес зимой сорок второго года! Я бы посмотрел, кто из нас энергичнее.

Лесорубов нет — все на фронте. На делянках одни мальчишки да девчонки, да еще бабы. А какая техника? Тракторы ползут, как подбитые волчицы, на ходу кишки теряют. Хоть сам залазь в хомут и вывози.

И вывезли! Бабы и мальчишки. До сих пор диву даюсь — как? Только лаской и брал:

— Подружки милые, ребятки родненькие! Фронт требует! Если к первому апреля сто тысяч кубов не дадим — дорога рухнет, фабрики встанут, замрут… Сестрички, выручайте!

— Ты бы, Иван Петрович, распорядился, чтобы нас хоть раз в неделю досыта кормили. Говорят, в Иваньковском леспромхозе похлебкой с воблой балуют, а у нас суп-брандахлыст, жареная вода…

— Обещали, дорогие, пшена подбросить, а пока нет. Вечером кино будет.

— Кино так кино… А ну давай, жёнки, помогаем фронту. Эй вы, мужики-недомерки, вытирайте нос варежкой. Давай…

Для воодушевления мачтовые сосны валил, топором орудовал. Полушубок, бывало, скинешь, пар словно от лошади.