Михаил Жванецкий - Большое собрание произведений. XXI век

Странно, но мы, выросшие в этом всем, брезгливы. Стесняемся человеческого организма.

А столько, сколько пролито всего этого у нас… Стесняемся улыбаться, объясняться и выносить горшок.

В общем, не фальшивим.

За что нас и любят только те, которых мы содержим.

Остальным нет ни до нас, ни до себя, ни до кого дела. То есть кратко: все живут в дерьме.

Но кто-то научился это перерабатывать.

А кто-то научился в этом плавать!

Что делает дурак: вместо теории относительности изучает национальность Эйнштейна. Это быстро, легко и мгновенно запоминается. Значит, не дурак он.

Это такая баба!

У нее два недостатка.

Первый: она не включается.

Второй: включившись, не выключается. То есть нет пуска и стопа.

А так всё при ней.

В Одессе местное население уже не рождается. Рождаются эмигранты. Маленькие, грудные, но уже заядлые эмигранты.

Слушай, человек случайно проглотил справку из домоуправления и стал неузнаваем, мелочен, неопрятен и груб.

На вокзале милиционер:

– Не играйте в карты. Играйте в шахматы.

– Откуда у меня шахматы, я сирота.

Вы себе представляете, что будет твориться, если сегодня усталый путник попросится к кому-то из нас переночевать?

Если в артель портовых грузчиков попадал нежелательный человек, двое клали ему мешок на спину на один сантиметр ниже, и он его, подбрасывая, поправлял. К концу смены он падал от усталости.

– Прежде чем хватать мешок, наладь отношения.

В человеке все должно быть не только прекрасно, но и симметрично.

Нос над пряжкой.

Глаза над носками.

Язык между ступнями.

Лысина между ушами.

Каждое ухо над своим плечом.

Таким человеком любуются все.

Наш человек с молодых лет привык дверь открывать женщиной.

Позвонили погорельцы родственнику:

– Ночевать после пожара негде – пусти.

– Не получится сегодня. Давай в следующий раз. Ну, не забывай. Не пропадай.

Этот работник как гвоздь.

Во все лезет и отовсюду торчит.

– Конечно, – говорил он, – некоторые страдают от жары. А некоторые просто сволочи.

Пьяный:

– На меня обижаются, что я часто выступаю по жизненно важным проблемам в самых неожиданных местах. Это у меня такая политика. Мне говорят: «Перестань выступать». А кто мне запретит? Демократия – это человеческие размышления плюс выступления минус электрификация ЖКХ, так что давай трибуну, текст у меня с собой.

Мы такие!

Кто уезжает – не подталкиваем.

Кто остается – не задерживаем.

Нашего человека понять нельзя.

Спросишь у него, как пройти, он говорит: «Пройдете мимо министерства, потом мимо поликлиники, завернете за баню», – и его никто не понимает.

Неужели нельзя сказать: «Мимо большого желтого дома с колоннами»?

Вот и мечутся по стране безумцы с вытаращенными глазами:

– Эй, как проехать к базару?

– А мимо поликлиники.

Какая разница между евреем-националистом и антисемитом? Никакой. И тот и другой считают, что все великие люди – евреи.

Еще при советской власти мы научились есть по способности, а работать по потребности.

Министерства напоминают столб, облепленный мухами.

Все держатся за рабочее место.

Мы, конечно, выбираем.

Но приличного президента к этой стране мы не можем приспособить.

У кого нет хвоста, тот виляет всем телом.

У него была поразительная способность выключать хорошую музыку.

Я сам не следую советам, которые даю другим. Что делаю я сам – тема следующих советов.

Трое мужчин любовались фонтаном. Потом застегнулись и ушли.

Вы знаете, у тех, кто живет в горах, не бывает склероза.

Им нечего вспомнить.

В моей записной книжке 66-го года ноября: «Я не хочу быть стариком!.. Я не хочу быть стариком!.. Я не хочу быть стариком!..» Три крика… Сегодня июль 2003-го. И что с того, что не хотел?

Услышал бы меня Господь…

Он точно слышал.

Он просто понял – от какого идиота… Представляю!

Я бы не сел в автомобиль, я б сына не увидел, не посадил за стол сто человек.

Я б моря не увидел из своего окна.

Я бы прохладу летом не включил.

Не знал компьютера.

И не узнал свободы.

И не увидел проводы трех пареньков в Москве.

То главное, что видел в жизни.

Я не прочел бы Оруэлла, Ницше, Пруста.

Себя бы не прочел…

Что делать? За продолжение жизни мы платим старостью. За старость платим смертью…

Кто виноват, что все так дорого?

За право повидать, как взрослым станет сын, услышать, что он скажет, я должен был болеть, лечиться, кашлять. Но я обязан был увидеть другую жизнь.

Отели, яхты, переполненные магазины.

Автомобили, лезущие друг на друга, японский рыбный рынок, греческие острова – как бы увидел, если бы не постарел?

Я много дал. Я дорого купил.

Я заплатил годами, силой, остроумием.

Женщинами.

Красотою ранней смерти, столь любимой у нас в стране.

Я выбрал путь труднее.

Я старел, седел, ушел из ежедневного употребления, из популярности.

Я отдал все, чтоб только посмотреть: газеты, спонсоры, помады, памперсы, суды присяжных…

Пришел, увидел, посмотрел…

А этот вопль: «Я не хочу быть стариком»?!

Ну что же, стой в очередях советской власти, ищи еду, лекарства. Отсиди за анекдот…

Ты был на минном поле. Ты проскочил. Всё позади.

О Господи! Прости. На самом деле, извини.

Я серьезно – прости!

Я забираю крик обратно.

Я прошу там, наверху, не обижаться. Дай мне обратно! Дай сюда!

Есть разница. Тогда я был специалистом. С той жизнью мы на равных. И кто кого когда имел…

Сейчас смотрю, пишу, перемещаюсь, но не лезу в жизнь.

Поглаживаю по головке тех идиотов, кричащих моим голосом: «Я не хочу быть стариком!»

Т-с-с… Успокойся. И не надо.

Август. Август. Август.

Растянуть на весь год.

Август. Август. Август.

Синее море, зеленая зелень, желтый песок, белый катер, голубое небо, мы в белых брюках, мы в белых туфлях, и мы идем.

И мы идем. И помним. И знаем. И счастливы. И немолоды. И всё позади. И всё внутри.

И мы знаем. И мы любим. И мы правы.

Мы теперь правы.

Отныне мы правы.

Снаружи нас не возьмешь. Мы рухнем только от износа. Не видного вам износа изнутри.

Вперед, начинающее поколение немолодых в белых туфлях. Обувь – единственное, что сохраняет красоту ноги, что не меняет красоту, что не подчиняется возрасту.