Александр Карнишин - Армейские байки [Сборник рассказов; СИ]

— Всем — умываться! И чтобы полчаса ни одного молодого в казарме не было! — рявкнул замкомвзвода. Дневальный послушно встал к дверям умывальной комнаты.

«Деды» и сержанты пошли беседовать с Воробьем. Новиков уже, наверное, подъезжает к дому…

Все вспоминают, что самое теплое место было в сушилке, на раскинутых на просушку шинелях. А еще лучше — в каптерке, за закрытыми дверями, когда можно укрыться бушлатом и подремать немного без сержантского вечного присмотра. Ну, еще было теплое место у сантехника, который имел небольшой закуток в подвале, где держал запасной инвентарь и всякие разлохмаченные стальные тросы. Но там было сыро и крепко воняло. Так крепко, что не каждый бы выдержал.

Сантехник выдерживал. Он убегал туда сразу после завтрака и кемарил там до обеда. … Вот и хлеборезка — тоже теплое место. С хлеборезом все дружат.

А он ходит в белой куртке и поварском колпаке. И у него в двери окошко. Закроет окошко — и кемарит там потихоньку, сидя, пока не постучат опять. Жаль, все теплые места давно разобраны. Молодым они не положены.

Молодые должны пахать и не стонать. Валерка глядел на свою ногу, которая чего-то распухла и была горячая и красная. Он отстоял свою смену дневальным — впервые в жизни, кстати! Отстоял и ночью, когда было положено. И полы мыл, и опять стоял. А теперь вот нога. И трясет чего-то, морозит. Наверное, температура.

— Товарищ сержант, мне бы в санчасть, — поднял он голову на стоящего перед ним командира отделения. Тот еще с минуту поразглядывал ногу, потом кивнул:

— Мухой чтоб. И сразу доложишь, что к чему. В санчасти с таким же интересом на ногу смотрел медбрат — недоучившийся студент медицинского института. Он потыкал пальцем в опухоль, следя, как медленно исчезают ямки от нажатия. Задумался на миг. Начальник санчасти, военный врач, давно уже уехал домой, а этот сидел над книжками, готовясь к несданным экзаменам.

— Ну, что… Скажешь сержанту, что от работ на завтра я тебя освобождаю. Вот, держи. В ладонь Валерке посыпались таблетки. Пара белых, пара желтых, какие-то блестящие капсулы, еще маленькие какие-то.

— Как пить? — спросил Валерка. Он в детстве часто болел, поэтому был подкованным, и знал, что лекарства надо пить по часам.

— Чего — как? — не понял медбрат. — Вон тебе вода. Бери и пей.

— Какие?

— Все пей, все. Это армия, пацан. А потом иди сюда, будем твою ногу лечить, — он зазвенел банками, какими-то железками (шпателями — вспомнил Валерка). В детстве, когда что-то с ногами или с руками случалось, когда гноилось что или распухало, то надо было просто помыть лист подорожника и привязать на ночь. А если не помогало, то еще была ихтиоловая мазь. Черная, блестящая, пахнущая рыбьим жиром, она тоже «оттягивала» все на свете.

— Ихтиолка? — со знанием дела спросил Валерка.

— Ты что? В армии главное лекарство — мазь Вишневского!

Запоминай, салага. Страшное, жирное, тошнотворно-желтое, и на запах такое же тошнотное и такое же желтое было размазано по ноге, прижато ватой и замотано бинтом.

— Завтра придешь на процедуры. Только днем, когда капитан на месте, ясно?

— А как же я… Сапог не надевался.

— Сапог в руках. А на ногу — вон, тапок возьми. Потом обратно принесешь. И поковылял Валерка, наевшийся таблеток и весь в бинтах, в казарму. Сержанту было доложено. Получено разрешение на отбой. Валерка замотался в одеяло с головой и тут же провалился в сон.

Спать хотелось всегда и в любое время. А тут такая лафа — можно пораньше улечься! И до утра, до завтрака, на который все равно пришлось подниматься. А потом, сразу после завтрака, его снова погнали в санчасть. Уж больно вонючая оказалась мазь. Никакими портянками не перебивалась. Капитан был на месте, задумчиво листая журнал приема. Ему было скучно, поэтому он даже обрадовался пациенту.

— Ну, показывай, что у тебя. О-о-о… Н-да… Нога еще сильнее распухла за ночь. И температуру термометр показал пусть не страшно большую, но все же крепко повышенную.

— Володь, — позвал капитан. — Это твои дела?

— Так точно!

— Ну, так, стирай эту фигню. Это не то, что ты думаешь. Это не рана и не гангрена, чудак. Бери марлю, бери растворы — отмывай мне пациента. А ты, болявый, занимай вон ту койку. Спать хочешь, небось?

Да не молчи, чудо. А то я не знаю. Вот и выспишьсязаодно. А ногу мы тебе полечим, полечим… Мы пришьем тебе новую ножку… Ха-ха! И целую неделю Валерка отсиживался в санчасти. И тревогу для всей части с выездом в поля смотрел из окна. И комиссию видел. И комбат его не тронул, когда зашел — потому что больной. И кормились больные тут же, в санчасти, никуда не выходя. Са-на-то-рий. Да еще и лечение — как в санатории. Все лечение составило регулярное облучение ультрафиолетом — не переборщи, а то облезешь! — после чего медбрат Володька, оказавшийся нормальным пацаном, даже книжки таскал из библиотеки, рисовал йодом сетку на опухоли. И все! Сон. Еда. Сон. Книги. Ультрафиолет. Йодная сетка. Шахматы. Сон. Вот где — настоящее «теплое местечко»!

Летом тут было гораздо лучше. Ну и пусть жара, пусть портянки иногда не успевали просыхать.

Зато не надо навьючивать на себя много всего. И не холодно. Холод страшнее. Холод, мороз и ветер. А еще, когда жарко, сержантам тоже лениво гонять свои отделения.

Они тоже все норовят куда-то в сторону, и чтобы никого не было видно. То вот придумали нам день уборки техпарка и потом общую стирку хэбешек… Ну, что там убирать? Подключили пожарные рукава к гидрантам и под напором смыли всю пыль и отмыли асфальт дочерна. Стал он, будто вчера положили. А потом прямо на асфальте разложили, что с себя сняли, намыливали коричневым хозяйственным мылом, жамкали, давили, били об асфальт под струей воды, смывали, еще раз смывали, выжимали, кидали на капот ближайшей машины. К вечеру все были в чисто выстиранном, а сами к тому же неплохо загорели на летнем сибирском солнце. …И даже если кросс задумает кто из старших по званию, то обязательно до подъема, с раннего утра, по холодку, чтобы не перегрелся никто и не свалился. После ужина у всех было личное время. Кто писал письма, кто подшивался, задумываясь надолго над каждым уколом иглой. Дембеля и сержанты, распустив ремни и расстегнувшись до пупа, лежали на койках, слушая проигрыватель, на котором крутилась пластинка Софии Ротару. Проигрыватель и пачку пластинок купили еще зимой, вскладчину, проведя работу среди личного состава. По весне ушли те, кто был инициатором, а проигрыватель остался как память (еще через полгода проигрыватель геройски погиб, когда комбат, разъяренный поведением дембелей, решивших послушать музычку с открытыми окнами в тот момент, когда он устроил общее построение, ворвался, кидал табуретками вдоль прохода, а потом просто подхватил аппаратуру, выдернул с мясом шнуры и выкинул с четвертого этажа на улицу). По проходу прогрохотали сапоги. Кто-то из чумазых водил в промасленной форме, специально надеваемой при работе в гараже, склонился к койке, на которой развалились поперек сержанты, раскинув ноги по вымытому и блестящему свежим лаком полу. Еще минута на переглядывание и тихое обсуждение.