Борис Юдин - Город, который сошел с ума (сборник)

Я сел на любезно предложенный стул и стал пялиться на Фёдора Потаповича, который делал вид, что ищет в своих бумагах что-то важное. Потом Федор Потапович это важное отыскал и сказал мне:

– В общем так, Файндшмидт. В сторону все формальности. Я объясняю тебе, как человеку, в какое говно ты попал. Я это объясняю тебе, чтобы ты не вздумал юлить и прикидываться. Первое – твой подельник во всём признался. И чистосердечно раскаялся. Этого раскаяния следствие ждёт и от тебя.

Второе. За поимку убийц бизнесмена Симонова назначена премия в сто тысяч долларов. Ты вдумайся. Ты вдумайся в цифру и скажи, где вы спрятали труп?

Когда Фёдор Потапович назвал цифру, мне стало очень нехорошо, потому что за такие деньги нас с Григорием Евстигнеевич стопчут в говно и не заметят. Но надежда всё же была. Это была малюсенькая надежда, что всё-таки Бог есть. И я вкратце рассказал, что с нами произошло.

Пока я говорил, Фёдор Потапович недовольно морщился, а, когда я закончил, он произнёс:

– Ты Файндшмидт, мне сказки Шехерезады не рассказывай. Твой подельник Семёнов тоже пробовал задурить мне голову. Я звонил домой вашему Виталию Константиновичу и мне внятно ответили, что последний явился домой около семи часов вечера в средней стадии опьянения и лёг спать, чему есть не менее пяти свидетелей.

– Мне от тебя не сказки нужны, мне нужен ответ – где труп?

И тогда я решил – буду молчать. Будь, что будет, но я не дам этим сволочам заработать на мне. И, когда я так решил, то мне стало хорошо. Потому что, когда ты поступаешь правильно, то становится хорошо.

Да, я совсем забыл сказать, что пока мы с начальником сидели и мирно беседовали, по кабинету расхаживал мужик. Он очень нервничал этот человек. На правой руке у него была надета кожаная перчатка, и он всё время перебрасывал из руки в руку мешочек с чем-то тяжёлым внутри. Я решил, что там насыпана дробь для полноты удара. И не ошибся, потому что, когда я заявил Фёдору Потаповичу, что искать труп – это его проблема, то этот нервный врезал мне в ухо. Я оглох на минуту, из глаз полетели искры. И я подумал, как дурак, лёжа на полу, что это правду говорят, будто из глаз искры летят. Истинную правду. Пока я разлёживался, нервный подскочил ко мне и стукнул пару раз ногой. Я посмотрел внимательно на этого человека и мне показалось, что глаза у него затянуты белой плёнкой. Он пришёл в раж, этот мужчина. В уголках рта у него выступила пена, а он всё пинал и пинал меня.

Пинал, пока Фёдор Потапович не приказал отправить меня в 3 камеру на доработку.

Что такое доработка я не знал, но чуял, что добра мне уже ждать не приходится.

И точно. В камере меня ждали трое жлобов с такими мордами, что мама моя родная! Они валялись покуривая на нарах, то бишь на той части пола, что приподнята сантиметров на двадцать. Я стал в правом углу и подумал, что сегодня мне так хотелось дать кому-нибудь плюху, и что сейчас я смогу это желание исполнить.

– Ну, наконец-то, Сёма, ты пришёл! – Я обернулся на голос. У парашки на полу мирно сидел Григорий Евстигнеевич. Лицо у него был в кровоподтёках. И, наверное, повреждена голова, потому что он нёс несусветное:

– Ну, Сёма, вам сейчас покажет. Дождались, суки. Вы знаете, что у Сёмы чёрный пояс, и ему вас смешать с говном, что позавтракать? Ты завтракал сегодня, Сёма?

Я не завтракал, но на всякий случай промолчал.

– А вот я счас посмотрю, на что твой Сёма годится – сказал жлоб, что покрупней и харкнул на пол жирной зеленоватой соплёй.

– Чё смотришь, пидор гнойный, – это он ко мне, – чё смотришь? Убери!.

Ну, счас ты у меня это слижешь!

И жлоб шагнул ко мне, одновременно размахиваясь из-за уха. Я инстинктивно выбросил вперёд правую руку. Жлоб неожиданно опрокинулся на спину, стукнувшись головой о так называемые нары.

В камере стало оченнь тихо. Так тихо, что я услышал, как бьётся сердце у Григория Евстигнеевича.

Жлоб похрипел немного, дёрнул ногами и затих. К двери рванулся другой, помельче, и заколотил, что было мочи:

Помогите! Убивают!

Меня вывели и снова защёлкнули наручники. Потом в пустой камере меня долго били. Я не сопротивлялся. Я скрутился калачиком, стараясь прикрыть яйца и почки. А что бы вы делали на моём месте?

Потом эти люди устали и меня снова повели на допрос. Я ковылял по лестнице и думал, что слава Богу, по яйцам не попали, а, что с почками, будет видно попозже.

В кабинете Фёдора Потаповича уже сидел довольный Григорий Евстигнеевич.

– Это, Сёма, ты ему правильно сделал, – похвалил меня Григорий Евстигнеевич. Я не стал разочаровывать друга – ну как ему объяснишь, что жлоб, скорей всего, поскользнулся на собственной сопле. Я не стал его разочаровывать, потому что у нас обоих целый день состоял из сплошных разочарований.

– Ну вот что, говнюки! – двинул речь Фёдор Потапович – Вот что я вам скажу. На ваше счастье бизнесмен Симонов нашёлся у своей любовницы живой и невредимый. Как и что – вам знать не надо. Дольше жить будете.

Обещанная премия по этому случаю отмененена – Фёдор Потапович горестно вздохнул и продолжил, – вот вам справки, что вы находились в медвытрезвителе и катитесь отсюда к такой матери.

Мы, поддерживая друг друга, доковыляли до дома и сели на родную лавочку.

Я прикурил последнюю сигарету, и мы подымили в очередь. И, только Григорий Евстигнеевич растоптал окурок, как из-за угла вывернулся Виталий Константинович. Он, видно, шёл с работы, потому что держал папку с бумагами в одной руке и свёрнутую газету во второй.

– Ну, как дела, судари мои? – весело спросил Виталий Константинович. Он отлично видел, какие у нас дела – это было нарисовано на наших разбитых мордах. Но всё – таки спросил.

Я промолчал, как всегда, а Григорий Евстигнеевич не выдержал:

– Катись отсюдова, гондон конкретный!

Виталий Константинович затрусил в подъезд, а Григорий Евстигнеевич стал читать вслух забытую газету «Светлый путь»:

– Вчера вечером был убит у дверей своего дома бизнесмен Симонов. Благодаря умелым действиям полиции, киллеры были задержаны. Ими оказались сапожник КБО Файндшмидт и слесарь вагонного депо Семёнов…

– Григорий Евстигнеевич читал газету, а я думал, что сейчас приму душ и пойду к доктору Майзелю, и он вырвет мне обломки зубов. И тогда ихние края не будут мне царапать язык. Я думал про это и мне было хорошо.

Фёдор Иванович, распорядитель похоронных церемоний или, как он любил говаривать, гражданских обрядов, вышел из такси у ворот кладбища и направился к похоронному дому. Красота вокруг была неописуемая. Но Фёдор Иванович красоту не разглядывал. Он соображал, как лучше после обряда до дому добраться. Первое января – день тяжёлый. Такси в этих краях не поймаешь. По всему выходило, что придётся клиентов просить подбросить до трамвая.