Борис Юдин - Город, который сошел с ума (сборник)

В зале Фёдор Иванович первым делом заглянул в комнату для оркестра. Лабухи были уже на месте. Играли в «петушка» и лениво перепирались с Мишкой Стоцким. Суть спора была давнишняя – Стоцкий каждый праздник упорно не хотел давать свой рубль в общий котёл, оправдываясь тем, что он, дескать, непьющий. И заканчивался этот спор всегда одинаково. У Стоцкого похищали мудштук от трубы и прятали в гроб. Миша «лабал жмуров» уже лет десять, но покойников боялся панически. Он ругался до хрипоты и покраснения морды, но рубль в конце концов находил своё место, а мудштук своё.

– Нет, ты рассуди, Иваныч, – обратился Стоцкий к Фёдору Ивановичу, – приглашая его в качестве арбитра. – Зачем мне свой потом и кровью заработанный рубль в пьянку вкладывать, если я спиртное на дух не переношу?

– Затем, что надо жить по товарищески, а не по жлобски, – разъяснил ситуацию Лёва Тройб и начал сдавать. – Коллектив решил праздник отметить. Какое такое дело коллективу пьёшь ты, или нет? Клади деньги и соблюдай свои принципы сколько влезет. Вон смотри, Фёдор Иванович тоже не пьёт, а рублик вложит, потому что людей уважает.

Фёдор Иванович поморщился в душе, но раскрыл бумажник и внёс рубль в общее дело. Потом попросил Анну Петровну пригласить родственников для беседы и прошёл в свою комнату.

– Фёдор Иванович, может не будем? – на пороге стояла Анна Петровна.

– Что не будем? – не понял Фёдор Иванович.

– А ничего не будем, – внятно пояснила Анна Петровна. – Они там все немного выпивши.

– Анна Петровна. Дорогая, – начал, как ребёнку объяснять Фёдор Иванович. – Я приехал сюда проводить церемонию. И я её проведу, даже если покойник воскреснет и закричит: «Не надо!» Анна Петровна только вздохнула.

Фёдор Иванович ожидал, что к нему на беседу придёт пьянь последняя, – иначе бы Аннушка не предупреждала, – но в комнату вошли абсолютно трезвые люди. Статный блондин с голубыми ясными глазами и высокая женщина. Фёдор Иванович встретил вошедших, выразил свои соболезнования по поводу тяжёлой утраты и усадил пару в кресла. Записал в своей книжечке – Головкина Мария Мироновна, 1925 года рождения.

– Товарищи! – Это Фёдор Иванович к родственникам обратился. Расскажите пожалуйста биографию покойной. Мне нужно на чём-то основываться, выстраивая траурную речь.

– Биография у мамы обычная. Ничего героического она не совершала. В двадцать лет вышла замуж. Домохозяйка. На пенсии в последние годы.

– А муж? – спросил Фёдор Иванович, втайне надеясь хоть что-нибудь раскопать.

– Муж умер двумя годами раньше, – это уже женщина начала рассказывать. – Сергей Никанорович был офицером НКВД и в одной из операций получил травму позвоночника. Казалось, столько лет прошло – и ничего такого. И вдруг – полная неподвижность. – Тут женщина спохватилась и представилась – Эльза Яновна. Я жена Карла Фрицевича и она головой показала на своего спутника.

– Так это у вашей мамы был второй брак? – догадался Фёдор Иванович.

– Тут сложная история – Вступил Карл Фрицевич. – Мама в 1943 году вышла замуж за офицера немецкой армии. Когда немцы стали отступать, офицер этот дезертировал и скрывался у мамы на хуторе. А потом, это, когда уже наши пришли, соседи сообщили куда следует. Фриц, ну офицер этот, оказал сопротивление и был убит. А когда Сергей Никанорович приехал арестовывать маму, так получилось, что он на ней женился. Взял, как говорится, с ребёнком. Со мной то есть.

– Он что? Не знал о немце? – заинтересовался Фёдор Иванович.

– Как не знал, – сказала Эльза Яновна. – Знал. Он ведь сам и растрелял этого немца. Это он нам уже перед смертью рассказывал. Мы его, когда Карл закончил училище и начал служить, к себе взяли.

– Мы бы и маму взяли – вступил Карл Фрицевич, – только она отказалась наотрез. Говорила что эти… – Карл Фрицевич помолчал, подбирая слова, но видно нужных не нашёл, – что брат с сестрой без неё совсем пропадут. Карл Фрицевич ещё помолчал и спросил осторожно:

– А может не будем?

– Что не будем? – оторвался Фёдор Иванович от своих мыслей.

– Ну это… обряд этот… Они там немного выпивши.

– Ну вы то трезвые? Трезвые, – подвёл черту Фёдор Иванович, – Значит будем. Да. Я хотел спросить как долго у вас пробыл, – Фёдор Иванович заглянул в свою книжку, – Сергей Никанорович?

– Восемнадцать лет, – Просто сказала Эльза Яновна и поднялась. Поднялся вместе с нею и Карл Фрицевич.

Фёдор Иванович походил немного по комнате. Он никак не мог себе представить, что можно восемнадцать лет за убийцей своего отца горшки выносить. Не укладывалось это в голове у Фёдора Ивановича. Наконец он проглотил слюну, тем самым убрав спазм, внезапно перехвативший горло, и вошёл в ритуальный зал.

Да… Нужно было всё же послушать Аннушку и не вязаться с этой церемонией.

Возле гроба в центре зала стояли мужичок и баба. И видно, что в горе. Женщина время от времени вскрикивала – Маманя! – и заливалась пьяными слезами. Тут же мужичок брал инициативу по выражению скорби в свои руки и провозглашал:

– Матка! Что ж ты не сказала-то ничего?

Человек пятнадцать просто дремали в разных концах зала.

Фёдор Иванович сразу же отогнал безутешных родственников от гроба, потом нашёл глазами недавних собеседников и начал говорить. Он говорил о подвижничестве и подвиге. Не о том подвиге, когда с гранатой на танк, когда всё заканчивается за считанные секунды, а о том подвиге длинною в жизнь, когда для родных и любимых забываешь себя. Да. Безусловно это было лучшее из того, что когда-либо говорил Фёдор Иванович. И он сам понимал это.

Закончив говорить Фёдор Иванович предложил родным проститься и пошёл поднимать оркестр. Уже дойдя до оркестровой Фёдор Иванович неожиданно повернулся, зашёл в холодильник и, приподняв крышку стоящего там гроба, нашарил злополучный Мишкин мудштук и положил этот мудштук в карман. А войдя к музыкантам, вручил этот мудштук Стоцкому со словами, что это подарок от Дедушки Мороза. Стоцкий покрутил мудштук в руках, потом со словами: Захлебнитесь! – кинул рублёвку на стол.

Вышел оркестр. Рявкнули трубы нечто горестное. Забабахал барабан. Понесли.

Фёдор Иванович посмотрел, как несут гроб, и отвернулся. В хлам пьяные мужики плохо понимали, что делают, спорили и матерились на ходу.

Фёдор Иванович по-быстрому закончил церемонию и вернулся к каплице. Подошла Эльза Яновна. Со словами благодарности протянула Фёдору Ивановичу конверт. Фёдор Иванович неожиданно для себя от денег отказался. Только попросил подбросить до остановки. Из уважения Фёдора Ивановича посадили в кабину крытого брезентом военного грузовика и с надписью на заднем борту «Люди».

Хмурый водитель покуривал и всё качал головой:

– Ну, команда! – обратился он к Фёдору Ивановичу. – Первый раз такое видел. В морг третьего дня со мной поехал этот шпендик-сынуля да дочка. Сам видел, как старший сын им деньги давал. Приехали. Так они – нет, чтобы бабуське местной десятку дать, чтоб покойницу одела да в порядок привела, сами взялись. Выпили из горла по бутылке креплёного и пошли. Мне что? Проблемы у них. Новый год на носу. Никого не найти. Но мне-то что? Я жду. Подъезжает смотрю ещё машина покойного забирать. Люди вошли – такой скандал начался – до милиции дошло. Эти пиздюки чужую маму одели и оттдавать не хочут. Ну, цирк, да и только. – Водитель приоткрыл боковое стекло и сплюнул на дорогу.