Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Звёздам угодно было сойтись так, что Олег вытащил счастливый билет, не прилагая к этому особенных усилий. Всё сложилось само собой: Подарок – Дана – Деньги.

Олег утешался своей как бы непричастностью к крутому повороту сюжета. Точно так же, как раньше он оправдывал себя спасёнными больными. В любом случае – и сейчас, и тогда – его существование требовало оправдания…

Но почему? Разве недостаточно того, что ты родился и живёшь, приносишь пользу или хотя бы не делаешь другим откровенных гадостей?.. Неужели дети, на которых родителям наплевать (мать вкалывает до потери пульса, отец до потери пульса бухает), несут сомнение в правоте существования всю жизнь?.. Всю жизнь.

Гагарин вытащил звёздный билет случайно. Или закономерно? Всё зависит от того, есть справедливость на белом свете или её не существует. Долгие годы работа для Олега оставалась самым важным делом, отказаться от неё в один момент выходило… травматично. Главное опасение, витавшее поблизости и иногда снисходившее на его седую голову, звучало так: если медицина – единственный доступный для Гагарина способ самосовершенствования, движения вперёд, то куда же он теперь?..

Не потеряется ли как личность?

Ведь деньги, сами по себе, оказывается, не развивают. То есть действительно, это не миф – они не могут быть целью или даже средством, особенно очевидно это сейчас, когда перед Олегом открылись безграничные денежные возможности. Роскошь, окружившая его, развлекала и будоражила, но скоро приедалась: входя в кровь и в кожу, она становилась невидимой.

Та самая незаметность, которую страшно потерять. Олег начал записывать в блокнот самые разные страховочные желания, дабы нынешнее состояние стало стабильным и необратимым.

Позже Гагарин понял, что вся эта вынужденная суета и впрямь приносит ощутимые результаты, деньги к деньгам: наличность прибывала и росла, как на дрожжах, едва ли не из воздуха.

Часть средств Олег вкладывал в ценные бумаги и производства, остальные хранились у него в сейфе и не тратились. Слабое, но утешение. Да, утешение.

Однажды пришёл в офис и увидел, что сейф пуст. Слону дробина, но неприятно. Накрыло паникой. Губы задрожали, тучкой набежала обида, глаза увлажнились. Если бы не подстраховочные варианты и нычки в разных местах, Олег мог бы оказаться банкротом. Полным банкротом, ужас-ужас.

Вызвали бестолковую милицию, но какой от неё толк? Потоптались, расспросили секретаршу, а воз и ныне там. Приехала Дана (до этого отсутствовала едва ли не неделю, теперь нарисовалась как ни в чём не бывало) с большими глазами, кудахтала и расстраивалась, взяла Олега под руку и повезла пить глинтвейн в новомодное заведение, расположенное на крыше одного из самых больших домов в городе.

– Ты знаешь, – начала преднамеренно отвлекать, забивая голову Гагарина информационным мусором, – Безбородов, кажется, пошёл на поправку.

Олег сделал большой глоток, обжёгся. Поперхнулся. Смолчал.

– Но ты ничего такого не думай, – тараторила Дана, изредка заикаясь (значит, волнуется), – в наших с тобой отношениях это ничего не меняет… Не может поменять… Когда он придёт в себя… Окончательно… Хотя, конечно, если придёт, я же не знаю, н-на самом деле, что с ним, х-хотя пересадку с-с-с-с-сделали, вроде успешно, но раз на раз не приходится, все мы, знаешь ли, под богом ходим…

Гагарин озабоченно щурит левый глаз.

– Что-то, братец, ты речист, знать-то, на руку не чист, говорит в таких случаях моя мама…

– Олежка, – Дана подпускает особенной задушевности, – говорю же тебе… Ничего не значит… Всё прошло и быльем поросло… Поз-зарастали стёжки-дорожки, где там… ну… гуляли милого ножки… Понимаешь?

– Нет. Не лопочи ты так, не хлопочи лицом, нормально объясни…

Дана начинает говорить другим голосом. Совершенно серьёзно. Не заикаясь.

– Если же с ним что-то случится, я имею в виду своего официального мужа, то есть он придёт в себя и очухается, это ничего в наших с тобой отношениях не изменит, понимаешь?

– Ну да, и деньги мы ему тоже вернём? С лёгкостью?

– Блин, а вот про деньги я и думать забыла. Хорошо… Конечно, вернём… А как иначе… Вернём обязательно и будем вместе… В горе и в радости, и только смерть разлучит нас. Хорошо? – в её голосе столько надежды.

– А как мы ему объясним… Ну, всё это?!..

– Да объясним как-нибудь, – голос Даны становится твёрже и твёрже. – Выкрутимся. Не в первый раз… Нам не привыкать… Ой, оговорилась. Точнее, мне не привыкать.

Олег смотрит на любовницу с изумлением. Такой он её ещё не видел. Новая Дана открылась. Хищная и уязвимая одновременно.

Глинтвейн обернулся трёхдневным запоем, переполненным какими-то невероятными знакомствами и безумствами. Время от времени Гагарин приходил в себя, танцуя под очень громкую музыку в ночном клубе, рядом с ним тряслись крашеные вульгарные тётки.

Потом он терял нить происходящего и просыпался за городом в респектабельном коттедже, кто-то тормошил его, давал водки и вёл париться в баню, где его уже ждали незнакомые, потные, похотливые люди.

Олег плюхался в разврат, как в бассейн с горячей водой, чтобы потом выскочить оттуда, словно кипятком ошпаренным. На разных поворотах запоя возникало встревоженное лицо Даны, тут же куда-то пропадавшее.

Олег бежал от страха, который жучком-древоточцем завёлся внутри и свербел, свербел, свербел. Никогда ещё Гагарину не было так страшно. Даже когда всё ещё только начиналось, жизнь и изменения казались ему лёгкими, всё шло в руки само по себе, стоило только кликнуть.

Олегу казалось: начинается возмездие, от которого невозможно увернуться, наступает время платить по счетам. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и за всё, что с нами происходит, рано или поздно, приходится расплачиваться.

Гагарин боится людей, особенно тех, кто его, прежнего, знал. Но ещё больше он боится остаться в одиночестве, когда наваливаются страшные мысли, вот и тянется к тем, липким, чьих лиц не замечал, чьих имён потом не мог вспомнить. Никогда ещё он не чувствовал себя таким потерянным, ощущение твёрдой почвы под ногами, пестуемое всю сознательную жизнь, исчезло, растворилось в алкогольном полумраке. И даже мысли о Дане не спасали, так как, несмотря ни на что, своя рубашка ближе к телу.

– Дана точно не пропадёт, она у нас такая… – говорил Олег, делая неопределённый жест в сторону. Координация у пьяного Гагарина отсутствовала, движение руки походило на траекторию подбитой птицы.

Как бы он ни тянулся к людям-липучкам, Гагарин всё же постоянно, в результате, оказывался один. И тогда мысли кружились в нелепом хороводе, заставляя осознать непреложное: кто-то охотится за ним и за его капиталами, кто-то пронюхал о его сокровенной тайне.