Станислав Зелинский - Калейдоскоп

Аська, потеряв дом и мужа, по понятным причинам личного порядка перебралась в город.

Порой мы предаемся воспоминаниям, говорим о старой корчме и таинственном пожаре без огня, о порядочном леснике и его домовитой супруге, а также о той невыносимой атмосфере, полной недоверия и изобилующей досадными намеками, которая, особенно в начале расследования, крайне нам досаждала. Поскольку задавали нам вопросы, на которые, будучи в здравом рассудке, никто не должен был ожидать ответа.

Перевел М. Игнатов.

Зять Президента приехал со зловещей физиономией. Хряснул дверцами и с места в крик. Ко всему у него имелись претензии и такие громогласные, что проснулись собаки в поселке за лесом. Сначала они отвечали сонно, вялым лаем, но скоро набрали темп, разгавкались на всю округу, словно учуяли волка или шайку конокрадов.

Песья перебранка грозила оборотиться насмешкой, потому Зять Президента скорехонько пришел в себя и извинился уже на полтона ниже. Он вправду притих, но настроения не поднял. Мы чувствовали себя как грибы из сказки о шмеле-хулигане, который так костерил лошадь, что даже мухоморов тошнило. Да-с, однако Зятю тоже досталось, от души выдали ему собаки. Словцо не добавить.

— Выручили нас лохматые, — процедил Ротмистр, все с облегчением вздохнули.

Поводом для раздражения была Шнелля Лоз. Конечно, у нее и святой бы согрешил, хотя с другой стороны — раз нервишки шалят, нечего зайца учить игре на мандолине. Девица Лоз, несмотря на усилия Ротмистра и массажистов, на практических занятиях спотыкалась. Теряла равновесие, а потом, как разваренная галушка, шлепалась на дорожку модного цвета «песок Сахары». Не помогало ни деликатное подстегивание кнутом, ни иные способы, припомнившиеся Ротмистру с прежних выездок. По чести говоря, с Мельбой хлопот у нас было значительно меньше.

— Прославленная вольтижерка, актерка номер один! — Зятьпрез драл бороду зеленым гребнем, уж как хотелось ему выразиться покрепче, но удержался. — Ты как на детском празднике!

— На Луну тоже не сразу попали, — ответствовала девица с достоинством. Потом обратилась к Ротмистру: — Вы придумали слишком рискованное седло для чувствительных дам.

Я решил, что тут Ротмистра хватит удар. Он лишь повысил голос и щелкнул кнутом.

— С таким задом вам сидеть как влитая!

— А у нее рахат-лукумы переливаются в том самом месте.

Слух у Шнелли был исключительный. Вырвавшись от массажистов, она вернулась с таким выражением лица, что Зятьпрез отступил на шаг.

— Ты чего? Люди смотрят!

— Как садану крышкой по сатуку!

А тот в ответ — ни гугу, как язык проглотил, так Шнелля, прихватив за бороду, боднула его коленкой, пригрозив сатуком еще разок-другой, оставила его в конце концов в покое, удалилась, угрожающе колыхая бедрами. В следующую секунду ласковым шепотом напомнила, что массажировать следует от всего сердца, но без нахальства, поскольку она ужасно взбудоражена и ни за что не ручается.

— Я арабского не знаю, но «сатук» мне совсем не нравится, — Ротмистр, ковыряясь в трубке, бурчал себе под нос, однако на Зятьпреза позыркивал. — А у вас как с арабским? Неважно? Очень жаль, трудный случай. А она у меня получит кнутом и без знакомства с языком. Вытяну по знакомству и за седло, и за сатук. Уж будьте спокойны, вытяну.

— И — синие полосы? В цвете, на широком экране?

— Припудрится, припудрится… Немного синяков — весьма пикантно. Зрителям понравится.

— Что должно понравиться, решаю я. Слышь, конюх? И с огнем поосторожней, у тебя сегодня голова соломой набита, а не мыслями.

— Так и у вас. Собаки вон до сей поры лают.

— Тебе кто платит?

— Н-но, вы… Пусти, за форму не вами плачено!

— Еще слово, и я на тебя намордник надену. Походишь у меня на поводке. — Зятьпрез ткнул, Ротмистр, пошатнувшись, едва не перевернул микрофоны.

— Безумный день, безумная ночь… — проворчал Ротмистр, заталкивая рубаху себе за пояс.

— Шнеллечка наслушалась и повторяет как попугай, но вы не должны утруждать себя повторением вслед за ней.

С этим «наслушалась» Зять Президента хватил через край и хватил крепко. Что правда, то правда. Шнелля какое-то время повертелась за границей, однако тотчас по ее возвращении, вопреки надеждам, дела обернулись такими убытками, что стало не до разговоров. Девицу Лоз не приняли в гарем. И следовательно, провалились ее прожекты на послегаремную будущность. Она-то планировала использовать спокойный образ жизни и тишину восточного уединения, чтобы овладеть двумя языками — сама еще не знала, какими, задумывалась о «в меру экзотических» — так блестяще, чтобы по истечении контракта перейти без задержки на дипломатическую службу. Но прилипла неудача, все перевернулось вверх тормашками, удовольствия пошли ко дну, а всплыли неприятности. Перед отъездом Шнелля пала жертвой непрофессионализма, а потом по цели поездки ударили последствия преступного бракодельства.

Началось с фатальной ошибки чиновника, который от имени экспортной фирмы курировал контракты. Слабое знание языка он старался восполнить фантазией, недопустимой в деловой переписке. В результате перевод удалился от оригинала и стал собранием визуальных домыслов. «Этому господину, — толковал чиновник Шнелле, — в данный момент требуются для комплекта особы определенного, но дифференцированного сложения. Значит, вы должны пополнеть, чтобы замечательная разница была признана контрагентом. Пишет еще что-то о волосах, затем особое внимание просит уделить прическе». Шнелля тотчас же набросилась на «наполеоны», сладости, на жирное, на мучное и все, от чего поправляются. Успехи свои она контролировала в рекреационном кресле. Когда оно стало в меру тесно, поняла: фигура у нее что надо. Собралась и полетела.

Первая встреча протекала драматически. Сперва шейх потерял дар речи, потом Шнелля лишилась чувств. Контрагент не мог взять в толк, отчего солидная фирма занялась глупыми шутками? Он ожидал, в соответствии с заказом, рослую блондинку с мужской фигурой, даму с пробивающимися усиками и волосатой грудью.

Девица Лоз представляла собой совершенно иной тип красоты. Ее богатые формы, можно сказать, претили условиям соглашения.

Шейх, плюясь финиками, разодрал контракт на мелкие кусочки. Обрывки бумаги посыпались на лежащую без сознания Шнеллю.

Очнулась она в темнице среди стаи евнухов. Увы, по вине какого-то халтурщика евнухи оказались фальшивыми. Шнелля сориентировалась с лету. Пыталась переговорить, демонстрировала разумную уступчивость и стремление к примирению, но темнота и незнание языка сводили на нет все попытки достичь взаимопонимания. Когда в ход переговоров включились руки, Шнелля вздохнула со смирением: «Видно, не гожусь я для дипломатии».