Максим Малявин - Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров

Психиатры оказались людьми понимающими. Да, мировой порядок – это серьезно. Да, мы понимаем, какой это труд и какая ответственность. Да, мы видим, как вы устали. Может, ляжете, отдохнете. А участковый психиатр пока за вас о порядке подумает. Справится-справится, не сомневайтесь. Опять же, вы подстрахуете, если надо.

Вернуться к работе Анатолий так и не смог: какое там работать – думать надо! Через некоторое время ему выправили инвалидность, и заботиться о вселенском устройстве стало легче. А когда становится невмоготу – можно лечь отдохнуть, делегировав полномочия Оксане Владимировне. Она уже опытный помощник, практически архангел, она последит, чтобы энтропия не баловала.

Каких бы страшилок ни рассказывали об отечественной психиатрии, нужно очень, очень отличиться, чтобы заполучить в гости барбухайку с дюжими молодцами. И даже если в приемном покое кандидата сочтут достойным наблюдательной палаты, в течение сорока восьми часов в дурдом на огонек заглянет выездная комиссия суда – чисто поинтересоваться, по делу лег товарищ или по беспределу.

Клавдию Ефимовну (назовем ее так) доставили в больницу после ссоры с дворником. По мнению невинно угоспитализированной, по шее тот получил за дело. Ибо нефиг воровать чужое нижнее белье. Прямо из работающей стиральной машины. Тоже мне, Копперфильд-фетишист! Дворник уверял, что ни сном ни духом, и что вообще он ее Глонасс Протон ронял. Нет чтобы повиниться и вернуть танковые чехлы на место.

Если с коллективом нашего серьезного государственного учреждения пациентка была знакома давно и едва ли не поименно, то прибывшую выездную комиссию суда встретила с недоверием: мало ли вас тут шарахается! Но побеседовать согласилась, надо же чем-то себя развлечь.

– Вы бы делом занялись! – с ходу попеняла она судье. – В стране ворья как собак нерезаных, а они тут заседают с умным видом! Почему дворник на свободе? Откупился?

– Про дворника мы еще поговорим, – ответила судья, не ожидавшая такого напора. – Вы лучше скажите, как вы считаете – госпитализация обоснована или нет?

– Конечно, обоснована! – уверенно кивнула Клавдия Ефимовна. – Эти (кивок в сторону доктора) что хошь обоснуют. Ибо иномирцы. Вы ведь тоже из этого племени? Не отпирайтесь, я породу вижу! Вы же сами с ними и договорились. А теперь спектакль разыгрываете.

– А мне-то с того что за прок? – от удивления забыла возмутиться судья.

– Ой, а то вы не знаете! – усмехнулась пациентка. – Вы же все из невидимого мира!

– Какого такого невидимого мира? – попытался встрять в беседу прокурор.

– Нехорошо забывать свои корни, мальчик! – назидательно воздела перст Клавдия Ефимовна. – Даже в угоду хорошим должностям. Это мир воров. Он невидимый, но он прямо тут, словно с изнанки. В него-то вы и таскаете у нас все самое хорошее.

– А вы уверены, что это вам не кажется? – спросила судья.

– Я-то уверена! Я-то ведь здорова. А вот обычные невинные люди – в бреду. Им из этого невидимого мира внушают, будто этого самого невидимого мира нет. А если кто-то им пытается открыть правду, его тут же записывают в психи. А вы (судья аж отшатнулась от пальца) этим нагло пользуетесь!

– Чем пользуемся? – спросила секретарь заседания, длинноногая девушка с внушительным бюстом и хищным маникюром.

– Уж ты-то помолчала бы, глядишь, за умную б сошла! – огрызнулась Клавдия Ефимовна. – Кто у меня грудь слямзил? Носишь теперь, радуешься. Не жмет. А ноги у кого отжала?

– Давайте обойдемся без оскорблений! – строго сказала судья.

– Давайте лучше обойдемся без воровства! – парировала пациентка. – У матери моей прямо в утробе пятьдесят моих сестер своровали? Своровали. Я должна была родиться умницей-красавицей, так нет же – еще до рождения лицо украли, мозгов отлили, волосы подменили. А инвалидность только в тридцать лет дали, а на пенсию-то не больно и проживешь, и ту воруют.

– А какая у вас, кстати, пенсия? – спросил прокурор.

– Пятьсот тысяч долларов должна быть, но тут, в больнице, ее на всех поделили, и мне ничего не осталось. Так что вы скажите, пусть мне ее полностью платят!

– А на что вы ее будете тратить? – полюбопытствовала судья.

– А вы в мой кошелек не заглядывайте! – нахмурилась Клавдия Ефимовна. – А то ишь, глазки заблестели! Пенсию не трожьте. Я ее как сполна получу, так сразу организму капитальный ремонт сделаю. Буду снова умница-красавица, за миллиардера выйду.

– Так они все уже пристроены, – с потаенной тоской возразила секретарь.

– Коли своих мозгов мало, то тебе ни мой бюст, ни чужие ноги не помогут, – доверительно сообщила Клавдия Ефимовна. – А у меня получится. Так что носи на здоровье, я себе лучше прикуплю. И мужика такого найду, что ты от зависти удавишься. Хоть того же Абрамовича, хоть, прости господи, Дерипаску.

– Давайте все-таки вернемся к вопросу о вашей госпитализации, – спохватилась судья.

– Давайте-давайте, – согласилась пациентка. – Насчет пенсии договорились? Вот и ладно, делайте то, за чем пришли, и разбегаемся. А то обед скоро, не хотелось бы его из-за вас пропустить.

– А зачем мы пришли, вы хоть в курсе? – спросила судья.

– Ясен пень, за моей печенью! – уверенно ответила Клавдия Ефимовна. – Вы-то свою уже пропили на своей нервной работе. А моя свежая, с алкоголем не знакомая. Ну, забирайте – и давайте уже расходиться. Я себе новую прикуплю, как только выпишусь и пенсию получу. И давайте уже, посадите дворника в тюрьму, а то ведь никакого неглиже не напасешься!

Если какой-нибудь из очередных призывов в армию окажется под угрозой срыва, я знаю один верный способ спасти ситуацию. Достаточно всего лишь разрешить мамам служить вместе с сыновьями. И сформировать отдельные мамские роты. И все, и никакой головной боли у военкоматов. Правда, начнется эпидемия геморроя у офицеров и прапорщиков, но им по уставу положено стойко преодолевать все тяготы и лишения воинской службы, не так ли?

Оксану Владимировну на пару месяцев отправили в командировку в военкомат. Работать в призывной комиссии. По сравнению с нашим амбулаторным приемом, военкоматские пятьдесят человек в день – это отдых.

На днях пришел на комиссию парнишка. Этакий русский богатырь: кровь с молоком, широкоплечий, высокий, бесхитростный до степени легкой незамутненности.