Джон Шемякин - Дикий барин (сборник)

Спички большие, не знаю даже, как они мне под руку подвернулись. Лежали на полу, у портьер.

Прочел название спичек и замер надолго.

В имени этих спичек предназначение, идеальная судьба, сентиментальность в каком-то латинском понимании, предупреждение и просьба к миру. И огромное количество зыбких образов в моей голове, как прогретый песок пересыпается в часах на солнечном балконе.

Церковь, пальцы служки, запах горячего воска и лака. Открытые двери. Белая пыль осела на апельсины. Маяк на старой гравюре. Кораблики под ним с отчаянно надутыми парусами, поднятыми на все-все реи, толпятся робко в море среди волн и тщательно заштрихованных скал, выступающих из кудрявой пены плавниками придуманных и много раз виданных чудищ.

И церковь, и маяк, и три ждущие чьего-то возвращения свечи, горящие у окна, – это все надежда. То чувство, которое заставляет нас каждое утро просыпаться среди бетонных стен.

Миллионы коробков, чья судьба понятна и вполне предрешена. А из одного обязательно возьмут плохо гнущимися пальцами спичку и подожгут дом.

Так я и сказал собравшимся вокруг меня членам рода. Спички «Три свечи» – не игрушка в нашем переполненном помещении, в котором до хрена слабовидящих, глухих и просто врожденных идиотов.

– Я сам еле удержался! – горячо воскликнул я в экстазе. – Чуть было не решил все вопросы, пока вы храпели по углам, укутанные влажными халатами и прочим тропическим тряпьем! Я, человек, создавший все, что вы видите сейчас вокруг, да и половину вас создавший, не лучшую, кстати, половину, согласимся давайте… Согласны? Хорошо… Продолжу. Что тут говорить про остальных, не столь сильных духом? Про Иннокентия Сергеевича, например! Я удержался, а он? Ручаетесь?! Дядя Кеша прихотлив… А несовершеннолетняя Елизавета Генриховна? Вы ей коробок подбросили, что ли?! Нашей неполнозубой смешинке и милому солнышку оставили шанс почиркать в девичьей беспризорности? Да?!

Поведал далее молчаливым по утренней поре слушателям, что сама идея меня поразила: в имени зашифрована желанная Создателем судьба. Вот имя «Три свечи», вот имя «Куча детей», вот имя «Дом на окраине», вот грозное «Два КамАЗа с репчатым луком из Ташкента», вот псевдоним «Вторая ненаписанная книга», фамилия «Беспечная старость»…

– Поняли меня, Деликатессены? – спросил я, спиной заслоняя от тянущихся безвольных утренних рук кофеварку. – Уловили смысл?! Вижу, что нет, не совсем! Ладно, так благоговейте, по привычке…

Вчера за вечерним чаем степенно рассуждали о ку-клукс-клане.

Нет такой завалящей ерунды, какого-то шороха в кустах, взмаха крыла летучей мыши и прочего идиотства, которое не послужило бы поводом для моих домашних и гостей выказать мне свою преданность и заботу.

Все очень осуждали ККК. Глядя на меня, как на подарочную жертву распоясавшихся куклуксклановцев, все осуждали этот самый клан, готовясь грудью остановить мчащуюся на меня в белом балахоне опасность.

Я только головой крутил. Что ж такое! Предок-негр аукает мне который раз от племенного костра, все никак не угомонится.

– Любезныя мои, – начал я проникновенно и ласково, тем особым голосом, который обещает по итогу все, что хочешь, – то, что мой прапрадед был чернокожим, меня не радует и не печалит. Так сложилось! Но ку-клукс-клана я могу бояться не в первую очередь. Поняли меня? А?! Основные цели ККК были не какие-то там негры, это само собой. Я бы вывернулся! А вот вы, родненькие, даже не знаю… Даже не знаю, говорю, как вы, шайка моральных опустошенцев, спасались бы от погони в балахонах! Давайте я вам зачитаю, что ли, а то совсем тошно слушать вас…

Тут я сбегал наверх, в кабинет свой, предварительно сгребя со стола сахарницу и серебряные щипчики для рафинада. Я не люблю, чтобы ценности без присмотра.

Вернулся из кабинета. Уже в очках, волосы пригладил, одернул кителек с чужими нашивками.

– Слушайте, – говорю, – текст резолюции съезда ККК периода расцвета.

Любой преступник, любой игрок, любой мошенник, любой распутник, любой мужчина, подрывающий репутацию девушки или угрожающий существованию семьи, любой мужчина, позволяющий себе бить жену, любой продавец наркотиков, любой работающий на черном рынке, любой коррумпированный политический деятель, любой католический священник или язычник, любой адвокат, занимающийся темными делами, любой аферист, любой защитник рабства, любой содержатель борделя, любая ежедневная газета, контролируемая Римом-Сионом – ВРАГИ КЛАНА!

Так что, хорошие мои, мне ККК бояться нечего!.. Уразумели, смотрю, побледнели. Алексей, Пахомий, затворяйте ворота, выпускайте собачек, сейчас тут моральное действо начнется…

Во время долгожданного отпуска со своей живодеренки умудрился записаться в престарелые юнги на корапь.

Корапь «Африка найт» – собственность родственников, думал, что спокойно отсижусь в трюме, предаваясь здравым мечтам и общеукрепительным упражнениям. Надеялся, что стану пользоваться почетом и дополнительным питанием, а нырять буду своим жарким и ладным телом в прохладные волны Атлантики только по собственному желанию, а не по результатам голосования команды.

В реальности натерпелся столько, что, если начну пересказывать, многие кинутся по своим соседям собирать мне денег, не знаю, вещей каких малоношеных. Многие тихо завоют, держась за голову.

Жизнь старенького юнги полна тревог. Есть, конечно, свои радости – если во время шторма удачно приложиться башкой, то можно потерять сознание и не работать некоторое время. Разве плохо? Или можно кашу дожрать из бачка, нырнув в бачок по пояс: и питательно, и вкусно до ужаса. Или чайку ловить-ловить, да и заехать случайно палкой по роже племяннику. Ну, разве не чудо? Тем более что у меня их столько, племянников этих, что никто и не хватился пропавшего, а порции выдавали по прежнему списку! Смекаете?!

Можно давать всем обнаруженным животным и растениям свои собственные названия. По-латыни и просто. За время странствий мною открыты около двух сотен видов разнообразных птиц, животных и растений. Всех называешь в свою честь, добавляя описание. Крыса Шемякина портовая усталая. Фикус Шемякина мясистый. Кактус, как дома у Шемякина. Кукушечка Шемякина.

Можно еще, во время непрекращающегося приступа морской болезни, стоять на носу и походить на фонтан «Трубящий Тритон», время от времени воровато оглядываясь на залюбовавшуюся тобой команду. Морская моя болезнь – она только с первого взгляда кажется неприятным зрелищем: если наложить на музыку, то выходит очень прилично и в духе классицизма.

Господи, да всего не перескажешь… Кругозор расширяется до предела. Так и зыришь сразу на 360 градусов с проворотом.