Александр Маленков - Красные огурцы

Часа в три начало светать, он пошел греться в вип‑зону и по дороге наткнулся на Дуню. В ней боролись две степени опьянения: высокая — когда она совершала порывистые движения конечностями, и крайне высокая — когда она закрывала глаза и покачивалась. Вторая постепенно побеждала. Дуня отбивалась от юноши с вытаращенными глазами во флуоресцентной футболке. Увидев Антона, она молниеносно сдала позиции и стала усердно целовать юношу в светящееся плечо.

Антон потянул Дуню за локоть. Она издала сердитое междометие, загородилась от своего энергетического опекуна юношей и, заново прицелившись, присосалась к его губам.

— Дуня, тебе хватит, — строго сказал Антон.

— Нет, не хватит… Это… только начало! — ответила Дуня, пытаясь делать два дела одновременно — презрительно щуриться и стоять на ногах. — Я вот за него замуж… Возьмешь меня, ты?

Поскольку юноша с самого начала не переставал судорожно трясти головой в такт музыке, это движение можно было расценить и как начало эпилептического припадка, и как согласие. Дуня выбрала второй вариант.

— Вот видишь! Он возьмет. Так что иди, Антон. Я пристроилась!

— Дуня, пойдем, тебе пора.

— А ты мне кто? Что ты раскомандовался?

— Все, хватит!

Антон легко выдернул Дуню из объятий припадочного жениха и потащил сквозь толпу. На входе в вип‑зону их поймал Кирилл.

— О, Антоха! Давай вас сфотографируем для светской хроники!

Не успел Антон обдумать это лестное предложение, как ему в глаза два раза выстрелила вспышка, и, совершенно ослепший, он на ощупь добрался до вип‑лаунджа и повалился вместе с Дуней на лежанку из розовых шкур. Какое‑то время она брыкалась и испускала гневные местоимения в разных падежных формах — «Ты!», «Мне!», «Тебя!», потом затихла, потом ей стало плохо. Антон водил ее в кусты, держал ее волосы и приговаривал: «Дура ты, дура!» В четыре часа, когда стальное холодное небо уже блестело сквозь сосны, он соорудил из пледов гнездо в вип‑зоне и уснул в обнимку с отключившейся Дуней, прялкой «Россия Великая» и корзинкой с миллионом.

Степан Трофимович все рассчитал точно. Укол реланиума ввел его в полусонное состояние, он сквозь дрему, как бы со стороны наблюдал и погрузку своего тела в ладью, и отплытие в Валгаллу. Когда реланиум отпустил, ладья была уже далеко. Он попил водички, пробормотал «Слава науке» и взялся за весла.

Вернувшись домой, изобретатель пообедал жареной картошкой с опятами, переоделся, сложил в рюкзак палатку, спальный мешок, плащ‑палатку, горелку на сухом спирте, консервы, бинокль, смену белья и телефон. Вышел на крыльцо, запер избу, сверился по навигатору с координатами, присланными Дуней, и отправился в путь.

Он волновался за начитанную внучку, так мало знавшую людей и жизнь. И невзирая на ее протесты настоял, что будет идти следом и приглядывать за ходом эксперимента, не вмешиваясь в него.

К вечеру он добрался до шахты «Беломухинская», поставил палатку и, рассудив, что сможет в толпе молодых безумцев незаметно подобраться поближе, отправился на дискотеку. Степана Трофимовича снедало беспокойство. Ему казалось, что Дуню могут обидеть эти загадочные для нее существа под названием «люди». Он забрался на дерево, с которого хорошо просматривалась вся танцплощадка, и, укутавшись в плащ‑палатку, видел и Дуню, и Антона, и все перипетии эксперимента. Дуня здорово притворялась пьяной, объект нервничал.

На рассвете дедушка не выдержал и сходил в вип‑лаундж. Объект и Дуня спали, обнявшись. Степан Трофимович подивился, на какие жертвы женщины рода Коробкиных готовы идти ради науки. Прялка лежала рядом в целости и сохранности. Успокоившись, он вернулся к себе в палатку и тоже лег спать.

Антону всю ночь снились какие‑то трубы и провода, а под утро приснился и сам изобретатель Коробкин — он стоял в розовом вип‑лаунже в саване цвета хаки и укоризненно качал головой. За ночь гнездо подтопило, грязь втопталась в искусственный мех, попахивало туалетом. Проснувшись, Антон некоторое время оглядывал все это великолепие, потом приподнялся на локте и увидел Дуню. Чумазая, опухшая и босая, в безумной шапке, она прекрасно вписывалась в этот постапокалиптический интерьер.

— Как самочувствие, тусовщица? — хрипло пробулькал Антон.

— Плохо, — мрачно ответила Дуня.

Она вертела в руках квадратную картонку. Антон встал на четвереньки и подполз посмотреть — это было их фото для светской хроники. Судя по фото, миссия энергетического наследника вчера была с треском провалена. Вместо того чтобы беречь юную внучку, как было указано в завещании, наследник притащил ее в какой‑то вертеп, напоил, обрядил, как космическую проститутку, да еще сфотографировал в такой позе, что юбка задралась до пупка, являя миру белые трусы.

Антон вздохнул, встал и пошел посмотреть, что происходит снаружи, и, может быть, раздобыть что‑нибудь на завтрак.

Заброшенная шахта «Беломухинская» в последние годы представляла собой печальное зрелище. Ржавые рельсы, кучи никому не нужного каменного угля, выбитые стекла огромных окон, развалившиеся кирпичные стены и огрызки проводов, срезанных собирателями цветного металла. Шахта была свидетелем и участником драматических коллизий страны, документом эпохи, гордо и трагически предъявлявшей свою мумию современникам. Но то, что с ней сделали московские рейверы за одну ночь, нельзя было назвать иначе как надругательством. К мумии подключили ток, нарисовали перламутровую улыбку на окаменевших губах, обрядили в перья, заставили плясать, а потом бросили в этом трагикомичном виде обратно в саркофаг. Настил на пустыре перед складом размяк и поломался, флажки, буклеты, пустые бутылки, фантики и окурки покрывали всю территорию опустошенного промышленного объекта. Шины разворотили заросшие было травкой куски земли, в лужах плавала брошенная обувь вперемешку с испражнениями. Осквернение помойки, акт чистого искусства.

Как ни странно, на сцене все еще трудился диджей, бодрое техно разносилось по серо‑сырым окрестностям. Последние сумасшедшие перетаптывались на танцполе с закрытыми глазами, вздымая руки к равнодушному небу. Вид их был страшен.

У барных стоек перетаптывались выжившие, Антон подошел поближе. К алкогольному репертуару прибавились чай, кофе, йогурты и печенье. Он купил пару бутылок жидкого йогурта, большой стакан кофе, пачку печенья и собрался с этой добычей улизнуть обратно в свою сырую розовую нору.

— Антоха! — окликнул его Кирилл. — Ну ты как, брат?

— Чума! — хрипло ответил Антон и для убедительности показал оттопыренный большой палец.

— С погодой, конечно, не повезло, в целом угар.

— Согласен, — кивнул Антон. — Отожгли!