Джованнино Гуарески - Малый мир. Дон Камилло

— И то правда, — признал дон Камилло. — Я бы сам себе надавал по морде.

— Попридержи руки, дон Камилло. Счастливого пути.

Если в городах страх обозначается числом 90, то в сельской местности он должен быть не меньше 180 [14] В традиционном итальянском лото каждому числу соответствует какое-то понятие, самое большое — 90 — обозначает «страх». . Так что улицы городка были пустынны. Дон Камилло сел в вагон и, когда его колокольня скрылась за верхушками деревьев, почувствовал горечь обиды.

— Ни одна собака не вспомнила обо мне, — вздохнул дон Камилло, — видно, я и вправду не выполнил свой долг, видно, я и вправду плохой человек.

Скорый поезд останавливался на каждой станции, в Боскетто он тоже затормозил. Боскетто было крошечным поселением в шести километрах от городка дона Камилло. И тут вдруг в купе дона Камилло стало тесно от народа, а высунувшись в окно, он увидел толпу сограждан, которые хлопали в ладоши и кидали цветы.

— Люди Пеппоне сказали, что того, кто выйдет на улицу перед вашим отъездом, отделают дубинами, — объяснил один крестьянин из Страдалунги, — вот мы и пришли все сюда, чтобы не вышло чего.

Дон Камилло не мог уже ничего понять, в ушах его стоял разноголосый гомон. Но когда скорый тронулся, его купе оказалось набитым цветами, бутылками, свертками, пакетами, кулями, а в багажных сетках кудахтали связанные за лапки курицы.

Но одна заноза все еще оставалась в его сердце.

— А как же те? Они-то, значит, до смерти на меня злы, что такое устроили… Мало им было того, что меня прогнали?

Через четверть часа поезд остановился на станции Боскопланке, в последней деревне коммуны. Тут дон Камилло услышал, что кто-то его зовет. Он выглянул в окно и прямо перед собой увидел мэра Пеппоне и всю его банду в полном составе. И тут мэр Пеппоне произнес речь.

— Прежде чем Вы покинете подведомственную нам территорию коммуны, мы намерены от имени всего народа Вас поприветствовать и пожелать скорейшего выздоровления, по которой причине вы сможете в скорейшем времени вернуться к вашей духовной миссии.

И пока поезд набирал ход, Пеппоне широким жестом снял шляпу, и дон Камилло в ответ снял свою шляпу и, размахивая ею, стоял, высунувшись в окно, как памятник героям Рисорджименто.

Церковь селения Пунтаросса стояла на верхушке крутого холма и была в точности такой, как рисуют на открытках. Дон Камилло взобрался наверх, вдохнул полные легкие горного, пахнущего хвоей воздуха и повторил:

— Небольшой отдых в горах пойдет мне на пользу, по которой причине мы сможем в скорейшем времени вернуться к нашей духовной миссии.

Сказал он это очень серьезно, и в этот миг выражение «по которой причине» казалось ему сильнее, чем все сочинения Цицерона.

Присланный на замену дону Камилло священник оказался хрупким юным батюшкой. Он знал свое дело, говорил гладко и такими кругленькими, чистенькими словами, что казалось, их только-только вытащили из словаря. И хотя дон Пьетро, конечно, понимал, он здесь временно, но, как поступил бы и всякий другой священник, он привнес с собою в церковь те маленькие новшества, без которых человек не может вынести пребывания под чужой крышей.

Сравнение, может быть, не очень уместное, но это похоже на то, как человек, приезжая в гостиницу и зная, что не задержится там дольше одних суток, не может удержаться от того, чтобы сдвинуть вправо столик, стоявший слева, а влево — стул, стоявший справа. Потому что у каждого из нас есть свое видение гармонии и равновесия, цвета и объема. И всякий раз, как представляется такая возможность, мы стремимся восстановить равновесие, которое нам кажется нарушенным.

В общем, суть в том, что в первое же воскресенье по приезде дона Пьетро прихожанами были отмечены два значительных нововведения: высокая свеча, изукрашенная восковыми цветочками, которая всегда стояла слева на второй ступеньке солеи, теперь была сдвинута вправо и помещалась перед какой-то святой, изображения которой раньше в церкви не было.

Посмотреть на нового священника всем было любопытно, и в церкви собралось все население городка, а Пеппоне с остальными красными командирами стоял в первом ряду.

— Видал? — Нахал толкнул Пеппоне, с ухмылкой показывая на сдвинутый подсвечник. — Новости!

Пеппоне промычал что-то нечленораздельное. Он нервничал. Он нервничал вплоть до того момента, как юный попик вышел на проповедь. Тут уж он не смог сдержаться, и не успел дон Пьетро заговорить, как Пеппоне выскочил вперед, решительно шагнул направо, схватил подсвечник и перетащил его налево, на старое место, на вторую ступеньку солеи. Потом он вернулся в свой первый ряд, встал на самой середине, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и гордо посмотрел священнику в глаза.

— Правильно, — прошептала толпа единодушно, включая реакционеров и консерваторов.

Священник смотрел на манипуляции Пеппоне открыв рот. Он побледнел, пробормотал, заикаясь, свою проповедь и поскорее удалился в алтарь, чтобы закончить мессу.

На выходе он встретил Пеппоне, который ожидал его со своей обычной свитой. На церковном дворе в молчании толпился насупленный народ.

— А скажите-ка дон… не знаю, как вас там, — процедил Пеппоне с высоты своего гигантского роста, — а что это за новое лицо, что вы подвесили на пилястре справа от алтаря?

— Святая Рита из Кашии, — юный священник заикался.

— Нечего делать в нашем городке всяким святым Ритам из Кашии, — заявил Пеппоне. — Как было раньше, так вот и хорошо.

Священник развел руками.

— Я полагал, это мое право, — запротестовал он, но Пеппоне оборвал его на полуслове.

— Значит, Вы полагали? Давайте-ка проясним сразу: тут таким священникам, как вы, делать нечего.

У святого отца перехватило дыханье.

— Не знаю, что я вам такого сделал…

— Я вам скажу, что вы сделали! — воскликнул Пеппоне. — Вы превысили полномочия, вы осмелились исказить тот порядок, который тут установил полноправный управляющий приходом, исполняя волю народонаселения!

— Правильно! — откликнулась толпа единодушно, включая реакционеров и консерваторов.

Священник попытался улыбнуться.

— Ну, если дело только в этом, можно все вернуть на свои места, и все будет в порядке. Вам так не кажется?

— Не-е-ет! — взвыл Пеппоне, заламывая шляпу на затылок и упирая огромные кулачищи в бока.

— А почему, позвольте поинтересоваться?

Запасы дипломатичности у Пеппоне подходили к концу.

— А потому, — сказал он, — если уж на то пошло, что дай я вам сейчас затрещину, так вы улетите отсюда метров за пятнадцать, а если я дал бы полноправному управлящему прихода, он бы ни на миллиметр не качнулся.