Михаил Жванецкий - Южное лето (Читать на Севере)

Я работал в одной квартире.

Она – чужая жена.

Он – чужой муж.

У них шифр был.

Он набирает номер.

Там поднимают трубку.

Здесь молчат.

В ответ на молчание там начинают говорить.

Такой у них был шифр.

И тут кто-то набрал номер и молчал.

Чужой муж начал рассказывать, открыл всю душу, все несчастья и всякие интимные места с ночными именами.

И в конце разговора ему в ответ:

– Ха-ха.

Вы не поверите, ему вызывали «Скорую помощь»…

Я одному делал косметический ремонт. В доме на снос.

Так всех выселили.

Так он там жил.

Я ему побелил, покрасил.

Так его не поймали, а меня поймали.

Стал ходить в сносящийся дом, люди решили – вводят в эксплуатацию.

Дайте сегодняшнюю газету. Я сгораю от нетерпения.

Нет, ничего интересного. Заберите, заберите.

Не беспокойтесь, я могу работать во время разговора.

Моя жена бросает всё, когда говорит.

У неё всё горит на плите.

Я в одном месте делал потолок. У неё муж педагог-физик.

У него испортилось зрение, и врачи запретили ему работать.

Так она устроила его в трампарк по хозчасти.

Так вы слышите, вагоновожатые научили его пить и гулять.

Он уже четыре дня не появляется дома: в трамваях по ночам очень удобно.

Все ей говорят:

– Вы же сами его туда устроили.

Ну, для неё сейчас главное – его дождаться.

Она такая толстая – на четырёх стульях сидит.

Она съедает три цыпленка и муж ей дает ножку от четвёртого…

Но она надеется, что он вернётся.

Хотя вагоновожатые говорят – вряд ли.

В ней килограмм двести.

И она проиграла.

Она презирала его тщедушие.

Он моей комплекции – водопроводное тщедушие – организм пропускает всё, не усваивая.

Зато я лёгкий на ходу.

Конечно, женщина создана для наслаждения.

Но наслаждение должно быть в меру.

Двести килограмм!

Я уже не говорю – носить на руках, но хоть ногу у неё поднять, ты же не будешь звать на помощь.

Но она готовит – что-то помрачительное.

Съешь с кастрюлей.

А мужчина – существо беззащитное, что дают, то он ест.

Но вы заметили: у толстух – худые мужья.

Я вам скажу, это не болезнь, это разница характеров.

А что, нет?

Они на этом сошлись.

И держатся.

Крепко… Очень крепко. Как виноград за забор.

Они очень энергичные, эти толстухи.

Такие деловые – бегают, и носятся, и не болеют.

Меня внучка спрашивает:

– Почему называется «женский пол», «мужской пол»? Ты их ремонтируешь?

Я говорю – нет, для этих полов другие мастера.

У меня с женой вообще хорошо.

Она говорит на полминуты раньше меня.

То же самое, что говорю я, но позже.

Вы видели такую семью?

Я выгляжу полным идиотом.

Я хочу спросить, она уже спросила.

Меня спрашивают – она отвечает.

Я иду что-то рассказать – она уже рассказала.

Так больше того: я – Изя, и она – Изя!

Ну, она Изольда по паспорту.

Но я вам скажу, мы весело живём.

Нет. Она у меня худенькая.

Она столько тащит на себе, что я ей прощаю.

Я ей всё прощаю.

И она мне кое-что.

Ну, мужчина – это та сволочь.

Он очень подвержен.

Его научить плохому ничего не стоит.

А отучить невозможно…

Нет… Нет, либо мы укрываем пол плёнкой, либо вытираем по влажному.

Я уже облокотил на неё все проблемы.

Я у неё спрашиваю:

– Это я ем?.. А это мне нравится?

Она у нас главная…

Я знаю только свою работу.

Она иногда говорит:

– Мне покраситься?

Я говорю:

– Что касается меня, то я бы этого не делал.

И я вам скажу, она прислушивается.

Когда ещё нашей дочки не было в живых, она взбрыкивала. Сейчас мы душа в душу.

И меня она любит. Мне кажется… Главное, чтоб казалось…

Она возвращается с базара, я ей говорю:

– Прямо не знаю, за что вас подхватить, Изольда Марковна, за кошёлки или за самоё.

Вы русский язык хорошо знаете? У них есть это слово – самоё?

Семейная жизнь – школа выживания.

Тут один заказчик пригласил нас в ресторан.

Так я скажу вам, я таким злорадным себя ещё не видел.

Там какой-то пожилой и с ним красивая молодая.

Пьют… Музыка играет.

Её приглашает какой-то парень.

Как она с ним танцует!

Что она вытворяет!

Чуть не целует…

Вниз вообще лучше не смотреть.

Наш седой сидит, опустив голову, рассматривает помидоры, мучается.

На следующий танец этот седой делает колоссальную ошибку – он идёт с ней танцевать.

И все видят, что почём.

Он дёргается, виляет животом, хвостом, плечами.

И от этого выглядит ещё старше…

Через некоторое время этот парень опять приглашает её на танец.

Седой вдруг бросает тарелку и кричит:

– Да берите её хоть насовсем!

Они танцуют.

Она уже мучается, вырывается, прибегает. Никого нет.

И парень куда-то смылся. И у него интерес пропал.

Все смотрят на неё.

Она о чем-то говорит с официантом…

Я вам скажу, в этом ресторане у неё сторонников не было.

Или живи с таким, как ты, или не позорь того, с кем живёшь.

А город у нас маленький.

Он кажется большим.

Мне уже назавтра сказали, что они помирились и она заказывает наружный ремонт.

Я вам скажу, нельзя ревновать.

Женщины любят игру, а она затягивает.

Что вы! Чтоб у меня было столько друзей, сколько было подруг!..

Так что я женщин понимаю лучше.

Они беззащитны. От этого так практичны и так хитры.

Я смотрю, на улице каждая с телефоном.

Это её защищает.

Ей кажется, что она успеет что-то сказать.

Да… Вы вытирайте розетки. Только осторожно.

Да. Так вот. Если вы ревнуете, значит, у вас есть основания и уже нет шансов.

Хотя я считаю, пользоваться женщиной, которую кормит и одевает муж, – плохой тон.

Забирай и корми сам.

Но это такие сложные вопросы, что я лучше покрашу пятнадцать потолков.

Вы сегодня выглядывали на улицу?

Море сегодня такое же синее, хоть кисть макай.

Это счастье – жить возле моря.

Сколько во всём мире живёт возле моря? Ну десять процентов.

Когда тебе бог дал такое, ты уже один из десяти.

А ещё хорошая жена…

А ещё приличные дети…

А ещё тетя в Америке…

А ещё кусок жареной камбалы с пюре… Т-с-с… Т-с-с…

Нет… Я не пью.

Меня Изя ждёт.

Эй ты, бездарь горькая, собирай инструменты… Мой помощник.

Значит, завтра в девять…

А на самом деле в одиннадцать…

Я доскажу… Нет… Нет… Спасибо…

Я работаю тоже хорошо…

Вы увидите: стены рушатся – мои обои стоят.

– Игорь Семёнович, плюс один – это тепло или холодно?

– Видишь ли, Михаил… Ты сейчас где?

– В Одессе.

– Это там плюс один?

– Да.

– Это холодно. А в Москве – это тепло!

– Спасибо!

– Не за что.

У нас во дворе есть старичок, который может плавать в воздухе.

Но невысоко от поверхности двора.