Евгений Лукин - Ё

— Э! — встревожился Славик. — Ты чего?

— Нет, ничего… Просто пришло в голову, что я и впрямь плагиатор. Взял вот и нагло приписал себе чужие убийства.

Внешность у полковника Непадло, как уже упоминалось выше, была весьма благообразная. Чувствовалось, что и на излёте лет Герман Григорьевич сохранит, а то и приумножит мужественность черт и благородство седин. Вообще замечено: чем больше гадостей человек натворил в течение жизни, тем величественнее он выглядит в старости. Исключения крайне редки.

Итак, сухощавый, подтянутый, седоватый полковник Непадло озабоченно мыслил. Плотный взъерошенный опер Мыльный терпеливо ждал, когда тот покончит с этим неблагодарным занятием.

— Орфоэпический терроризм… — с уважением повторил наконец полковник. — Слушай, а ведь это выход.

— Из чего?

Полковник вспылил и прямо сказал, из чего.

— Если это не маньяк-одиночка, — продолжил он чуть погодя и более рассудительным тоном, — если это действительно орудует группировка…

— Союз ёфикаторов? — глумливо предположил Мыльный.

— А у тебя есть кто-то ещё на примете?

— Какие ж из ёфикаторов террористы? — хмыкнул опер. — Да и потом! «Афера» — ладно. Но «афёру»-то им не пришьёшь — народ грамотный…

— А если две группировки — так даже лучше… — загадочно изронил полковник.

— В смысле?

— Да вот думаю, — признался Герман Григорьевич, с кряхтением потирая волевой подбородок, — не слить ли нам это дело в ФСБ?

Старший опер поглядел на него с любопытством.

— А было такое хоть раз, чтобы они у нас дело забрали?

— Ни разу, — сокрушённо сказал полковник Непадло. — На моей памяти — ни разу. Но попробовать-то можно…

Вероятно, дорогой читатель, диалог двух милиционеров, как и все предыдущие их диалоги, покажется вам ненатуральным и филологически недостоверным, однако передать их речь по-другому, ей-богу, никак невозможно. Были попытки, были — и все неудачные.

Скажем, пару лет назад случилось так, что интересы убойного отдела и помянутого выше ФСБ пересеклись, в результате чего служебный разговор по телефону между Мыльным и Непадло был записан, отшифрован и любезно (хотя и не без ехидства) передан коллегам контрразведчиками в распечатанном виде. Вот отрывок:

Непадло. Ну что там НЦВ с этим НЦВ?

Мыльный. Да всё НЦВ, только НЦВ, Герман Григорьич, НЦВ.

Непадло. А НЦВ?

Мыльный. НЦВ там с ним НЦВ?! Он НЦВ НЦВ НЦВ…

И так далее. Если кто не знает, то аббревиатура НЦВ означает «нецензурное выражение».

Словом, полагаю, вы простите меня за то, что мои герои изъясняются несколько дистиллированным, зато вполне приличным языком. Если уж на то пошло, что есть современная проза? Попытка перевода с матерного на литературный.

— Не возьмут, — решительно сказал Мыльный. — Оно им надо вообще?

Подобно большинству ментов, к эфэсбэшникам он питал ярко выраженную неприязнь, причём вовсе не за издевательскую распечатку подслушанного разговора. Год назад представили старшего опера к награде за очередную феерическую поимку. Решил он с коллегами это дело обмыть. И, надо же такому случиться, подсел к ним за столик изменник Родины. Ну, из тех, что продают секреты за бугор и ни с кем не делятся. То ли нюх потерял, то ли со следа сбить хотел — неясно. Принял на халяву сто грамм, поболтал о том, о сём и отчалил. Тут же к столику подходят двое атлетически сложённых молодых людей, которые там, как потом оказалось, негодяя пасли, и предлагают следовать за ними. Это ментам-то!

Сперва представители обеих силовых структур принялись конаться, у кого корочки круче. Потом вывалились общей гурьбой из ресторанчика и схватились врукопашную перед входом. В итоге один контрразведчик навеки приобрёл особые приметы на скуле и переносице, а другого пришлось извлекать из развилки между древесными стволами.

К счастью, Мыльным и его командой в убойном отделе к тому времени уже дорожили. Выгнать — не выгнали, даже в звании не понизили, но представление к награде порвали в клочки на глазах у дебошира. Лично генерал рвал. Одного только полковника Непадло и наградили.

— Больше суток этого недоумка я держать не могу! — сердито предупредил Мыльный.

— Кстати, что он? — встрепенулся полковник.

— Славик с ним работает… — нехотя отозвался опер.

Беседу начальника с подчинённым прервал телефонный звонок.

— Слушаю, — сказал в трубку Герман Григорьевич. — Что значит изловили?.. Кто изловил? Гражданские лица?.. — Хрящеватый кадык полковника судорожно дёрнулся. — А с чего решили, что маньяк? Ах, на бильярде… Не сильно хоть изувечили?..

Выслушав ответ, положил трубку, поиграл желваками.

— Теперь ещё шпиономания начнётся, — зловеще предрёк он.

— Маньякомания, — не менее зловеще поправил Мыльный.

Гулкий лязг тюремного засова — это, конечно, штамп. И если бы только литературный! Такое впечатление, будто железные двери в камерах проектировались в специализированной особо секретной шарашке, причём внимание их создателей было в первую очередь обращено на акустику, и лишь потом уже на прочность.

Итак, гулко лязгнул неизбежный литературный штамп — и в следственный изолятор был помещён третий задержанный, взглянув на которого Пётр и Славик малость ошалели, ибо им оказался не кто иной, как Сергей Овсяночкин. Под левым глазом руководителя литературной студии неспешно дозревал небольшой синяк, а по правой щеке пролегала свежая царапина.

«Неужели с допроса?» — потрясённо подумал Пётр.

Более осведомлённый Славик, разумеется, так плохо о своих сослуживцах не подумал (бьют чисто, без синяков), но озадачен был не меньше маститого собрата по перу.

В свою очередь, вошедший уставился на обоих сокамерников, затем открыл рот и в грубой нецензурной форме, неожиданной в устах лирического поэта и редактора детского журнала «Кренделёк», выразил злобное изумление.

— За что, блин, сидим? — ядовито полюбопытствовал он, вновь перейдя на относительно литературную речь.

— Я — маньяк, — грустно представился Пётр. — А Вячеслав — не знаю. Наверное, мой сообщник…

— Какой ты, блин, маньяк? — жёлчно отозвался Овсяночкин. — Маньяк нашёлся! Это я — маньяк, а ты… — Не договорил и, болезненно морщась, принялся ощупывать нижнюю челюсть.

Картавость его после безвинно принятых побоев заметно усилилась. Кроме того, от поэта явно несло спиртным. Из запоя Сергей, надо полагать, так и не вышел.

— Баба на бильярде, — расстроенно сообщил он, осторожно дотронувшись до царапины на щеке, — хуже, чем баба на корабле. Детей рожай! Ужин мужу готовь! Нет, блин, прутся на бильярд…

Затем узники обменялись горестными историями.