Джордж Карлин - Будущее уже не то, что прежде

И вот так исключенным из воспроизводства мужчинам пришлось искать другой способ почувствовать свою нужность. В итоге они оценивают себя по размеру своих пистолетов, по размеру своих машин, по длине полового члена и по толщине кошелька. Соревнования, в которых ни один мужчина не может побеждать постоянно.

А теперь я расскажу вам, почему все так, как есть. Потому что женщина — исток всей человеческой жизни. Первый человек явился из женского чрева. И все человеческие эмбрионы сначала имеют признаки женского пола. И даже мозг, в принципе, женский орган, пока гормоны не начнут работать над ним, превращая его в мужскую конструкцию.

Так что, по сути, все мужчины — это видоизмененные женщины. Откуда у вас соски, как думаете, ребята? Вы — доделка. Может, это вас и беспокоит? Не об этом ли задумался, братан? Тогда хорошо объясняется ваша враждебность к ЖЭ: у них хорошая работа, а у вас паршивая. Женщины творят жизнь, мужчины ее прерывают. Войны, преступность, насилие — в первую очередь мужские привилегии. Мужская пакость.

Величайшая шутка природы. В материнской утробе мужчины зарождаются как добрые создания, но в итоге получаются никчемными говнюками. Не поголовно, но как правило. Этого хватает, чтобы все испоганить. А самое идиотское во всей этой истории вот что: мужчины не только терпят всю эту бодягу… они сами ее творят.

Кстати, я и женщин не оправдываю. В конце концов, у обоих полов есть общее в анатомии телесного низа — жопа. Хотя женщин чаще именуют по другому анатомическому отверстию. Согласитесь, мило, что это самое отверстие и жопа живут через стенку?

Девяносто девять истин, которые нужно знать

Есть 99 истин, которые нужно знать:

Номер один: есть больше девяноста девяти истин, которые нужно знать.

Номер два: Никто не знает, сколько именно истин нужно знать.

Номер три: Их больше трех.

Номер четыре: Невозможно узнать, сколько истин нужно знать.

Номер пять: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которые вы уже знаете.

Номер шесть: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которые вы только думаете, что знаете.

Номер семь: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которые вы знали, а потом забыли.

Номер восемь: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которые вы только думали, что забыли, а на самом деле помните.

Номер девять: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которые вы знаете, не зная об этом.

Номер десять: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, о которых вы еще не знаете, что их нужно знать.

Номер одиннадцать: Некоторые из истин, которые, вы думаете, нужно знать, — истины, которых, вероятно, в действительности не нужно знать.

Номер двенадцать: Некоторые из истин, которые нужно знать, знают только люди, которых вы не знаете.

Номер тринадцать: Некоторые из истин, которые нужно знать, — истины, которых не знает никто.

Номер четырнадцать: Некоторые из истин, которые нужно знать, — непознаваемые истины.

Номер пятнадцать: Некоторые из истин, которые нужно знать, можно только вообразить.

Номер шестнадцать: В любой момент список истин, которые нужно знать, может резко оборваться.

Вот видите.

Эвфемизмы: от шока до ПТСР

В первой главке об эвфемизмах я упомянул несколько причин, почему мы так широко практикуем эти замены: стремление не упоминать неприятные реалии; придать важности предмету; маркетинговые цели, выпендреж; поднятие самооценки у подчиненных и в ряде случаев — наша старая знакомая, пресловутая политкорректность.

Но с какой бы целью эвфемизмы ни использовались, у них есть общая черта: они смягчают язык. Размывают действительность. А я заметил, что у американцев с действительностью напряженные отношения: мы избегаем говорить правду и смотреть ей в глаза. По-моему, это одно из последствий жирной, обеспеченной и чрезмерно комфортабельной жизни. И, естественно, чем жирнее и обеспеченнее становимся мы, тем острее становится проблема. Вот вам хороший пример.

На войне человека может постичь особое состояние — сегодня о нем знают почти все. Оно наступает, когда солдат оказывается на грани нервного срыва. В Первую мировую войну это называлось «шок от взрывной волны». Простое, честное, прямое именование. Шок от взрывной волны. И звучит-то почти как взрывы.

Так было в 1917 году. Сменилось поколение. И вот на Второй мировой то же самое состояние стали звать «утомлением, вызванным боевыми действиями». Название удлинилось. Эти слова не так ранят. И утомление — это мягче, чем шок. Шок. Утомление. Суть явления благодаря эвфемизму стала менее ясной.

Миновало еще немного времени, и мы сунулись в Корею.

1950 год. К этому времени на Мэдисон-авеню (улица в Нью-Йорке, на которой расположены офисы крупнейших рекламных компаний США) уже наловчились манипулировать языком, и то самое состояние стало называться «износом в результате боевых действий». Все выхолостили. Выдавили человеческое до последней капли. Полная стерильность: износ. Звучит, будто это штука, которая может случиться с твоей машиной.

И, наконец, Вьетнам. Учитывая всю бессовестность отношения к той войне, меня не удивляет, что «износ в результате боевых действий» тогда переименовали в «посттравматическое стрессовое расстройство». Километровая длина да еще и дефис (post-traumatic stress disorder). Боль окончательно похоронили под жаргоном психологов. Посттравматическое стрессовое расстройство.

Я готов биться об любой заклад: если бы мы по-прежнему называли это состояние шоком от взрывной волны, к кому-то из ветеранов Вьетнама проявили бы внимание, в котором они нуждались, и в тот момент, когда это было необходимо. Но этого не случилось, и, по моему убеждению, одна из причин — тот выхолощенный язык, который мы сегодня предпочитаем: Новый язык. Язык, который из жизни устраняет жизнь.

Элегия «миллениуму»

Что-то сегодня не слышно слова «миллениум», правда? Это как-то грустно. Вот лежит слово долгие годы в ожидании работы, но так и остается никому не нужным. И вдруг, раз в тысячу лет, все внезапно приходит в движение, и наше слово подхватывает водоворот жизни. Оно у всех на языке, звучит почти в каждом разговоре. Несколько лет оно остается модным и вездесущим, наслаждается популярностью: видит себя в газетах и журналах, появляется на радио, мелькает по телевизору. Но потом наступает пик, и через какое-то время все идет на спад. Активность угасает, и вскоре наше слово опять запихивают в исторические книги, научные журналы и справочники. Прощай, бедняга миллениум. Я буду скучать по тебе. Когда ты объявишься снова, меня, наверное, здесь не будет и я не смогу приветствовать твое возвращение.