Сергей Кобах - Вверх тормашками – вниз Аджикой

…А в это время по берегу шли люди. Людей было много, и все они орали. Потому что люди были пионерским отрядом, который вела сумрачная синеносая и похмельная вожатая. Шли они собирать листики, кустики и тому подобные былинки для школьного гербария, а заодно и поближе познакомиться с родной природой. Для этой цели вожатая захватила сопротивляющегося ботаника, который был так же синенос, косоглаз и криволиц.

Вот такая замечательная и неожиданная, как отрыжка на симпозиуме, компания ломилась по кустам, распугивая сохатых в лесу и ондатр в реке.

Мы же, сидя в шалаше, наворачивали бутерброды с аджикой, поглядывали на небо и мечтали вдолбенить заряд дроби в глаз какой-нить утке. А если повезет, то и гусю.

— Летят, — прошептал Серега и уронил бутерброд себе на штаны. Как водится, вниз аджикой.

Утки летели корявым строем напившихся дембелей, причем клин был, но его вершина смотрела куда-то вбок, а стороны постоянно разваливались. Но это было неважно.

Тихонько выставив стволы из зарослей и направив их вверх, мы затаились. Таились мы недолго, потому что корявый утиный строй как-то быстро оказался над нами, чем вызвал азартную, неконтролируемую и неприцельную стрельбу.

Еще не стихло эхо, как откуда-то раздалось грустное: «bлять, это чё было?»

Тут-то мы немного и вздрогнули. Одно дело — без разрешений и лицензий уток стрелять, а другое — людей. Опять же без разрешений и лицензий.

Мы тогда еще и не подозревали, что совсем недалеко, за соседним бруствером, резко залег и окопался зубами целый отряд Павликов Морозовых.

Павлики лежали тихо, потому как не понимали дальнейшего. То ли они случайно под шрапнель попали, то ли вожатая с ботаником их предали и сознательно привели на пионерскую бойню.

Вожатая тоже молчала, но по другой причине. При падении она не успела спрятать свой сизый нос и теперь стеснительно выковыривала из него маленькие листики с брусничного кустика. Кроме того, она банально обоссалась и теперь лежала в надежде, что мох все стерпит и впитает.

Короче, картина времен раскулачивания: плотная толпа фанатиков-пионеров окружила двух кулаков, а чё дальше делать, не знает.

Молчаливое противостояние длилось недолго.

— Ты кто, bля? Сохатый или человек? — интимным голосом вопросил Серега в тайгу.

Нас не было видно, что и придало ситуации романтический налет мистичности. Правда, мы тоже не видели оппонентов, но у нас было преимущество. Нас конкретно не было видно. Хотя если бы мы знали, что на нейтральной полосе залегло в грязь такое количество народу, то, наверное, уже бы смылись через запасной выход.

— А ты кто? — не нашел, что больше спросить, ботаник. Павлики в кустах заворочались и зашептались, пораженные смелостью учителя.

В этот момент вожатая, видимо очистив волосатые ноздри от флоры и продув их, завопила так, что мы в шалаше чуть не промокли от неожиданности.

Что она вопила, мы так и не разобрали, поскольку дрессированные Павлики, сначала по одному, а потом и всей ордой, начали ей подвывать на разные голоса, периодически употребляя совсем не пионерские выражения.

Такой жуткой а капеллы я не слышал ни до ни после. Вой стоял такой, что шерсть осыпалась с бурундуков и их лысые тушки падали на мох от разрыва ушей.

— Сейчас закончат выть и начнут пиzdить, — спокойно заметил Серега, почему-то складывая все в рюкзак.

— Возможно, — согласился я, с удивлением заметив, что мой собранный рюкзак уже висит у меня за плечами. Когда успел собрать, хз.

Еще через минуту мы, разобрав заднюю стенку шалаша, сначала ползком, а потом и бегом ломанулись в тайгу и, сделав крюк, остановились на безопасном расстоянии в тылу залегшего отряда.

К этому моменту отряд прекратил завывать и с почтением смотрел, как синеносый ботаник, вихляя по жуткой амплитуде жопой, якобы по-пластунски ползет к покинутому шалашу.

Не, все-таки мы были бездушными циниками, потому что, не спеша подойдя к лежащим детишкам, тихо спросили, дескать, а чё там-то?

Лежащий малец повернулся, презрительно сплюнул и, мотнув головой на ползущего Карацупу, непререкаемо произнес:

— Щас доползет, отпиzdит уродов, и отряд пойдет дальше.

И столько уверенности было в его словах, столько веры в справедливое отпижживание «уродов», что мы не стали ждать обещанного финала и, шепотом пожелав удачи, дернули в направлении дома.

P.S. Потом в школе я не раз слышал историю, как доблестный пионерский имени того самого Павлика отряд чуть не задержал опасных браконьеров. А ботаник с вожатой аж грудями закрывали пионеров от бандитских пуль. А хуле делать, приходилось слушать, кивать и ойкать.

Метель, хотя и тепло. Снег летит горизонтально земле и теряется где-то в сумраке. Точнее, в темноте. Здесь зимой темнеет рано. 19.00, я медленно качусь на машине по белой дороге, всматриваясь в темноту, в которую улетают миллионы снежинок. Как маленькие белые пчелки, они стремятся к одной только им ведомой цели, которая находится где-то там, за пределами света и нашего понимания. И этот стремительный полет в никуда нагоняет тяжелую тоску.

Тормозни, прошу я водителя. Машина послушно прижимается к обочине, я открываю дверь и выхожу в ночь. Белые пчелки радостно обнимают меня. Они рады, что их долгий полет закончился и они достигли цели.

Я поднимаю голову вверх. Там та же темнота, что и впереди, что и справа и слева. Она везде.

Где-то там, в черноте неба, виднеется кусочек луны, и я ловлю себя на мысли, что нестерпимо хочется встать на четвереньки и завыть, задрав голову наверх. А потом по свежему снегу скрыться в черной тайге. Желание было настолько нестерпимое, что я даже поежился.

Замерзшей рукой я нащупал в кармане мобильник. Восемь… код… номер.

Через два гудка я услышал далекий голос:

— Алло?!

— Привет, мам. Как вы?

— Ой, Сережка! Привет. У нас все нормально, как у тебя?!

— Да тоже все отлично, все хорошо.

Я слышу, что телевизор, до этого оравший, как дикий, затыкается на полуслове. Я прямо вижу, как матушка, маленькая женщина, мимикой и жестами показывает отцу, кто звонит. Мой звонок — это единственная причина, по которой батя беспрекословно соглашается убавить громкость телевизора.

— Какие новости хорошие? Как там батя? Не ругаетесь?

— Да не-е-е, не ругаемся.

Слышу на заднем плане батино бу-бу-бу. Улыбаюсь. Представляю, как матушка сейчас показывает отцу свой хрупкий кулачек.

Я втягиваю носом морозный воздух и чувствую, аж до головокружения, запах дома. Слушая матушку, которая рассказывает новости, я закрываю глаза и вижу, как мать, стоя на кухне и осторожно держа телефон перепачканными в муке руками, разговаривает со мной. Как отец, сидя на диване, смотрит на нее, пытаясь понять, о чем мы разговариваем. Любимый футбол отошел на второй план, сейчас главное — не пропустить ничего из нашего разговора.