Лика Свободина - Девочка с ключом на шее. Мы родом из 80-х

Мы еще долго слышим ворчание Юркиной мамы с кухни.

Я и мои краснодарские кузены являли собой довольно странную картину: девочка-ботан в больших очках и двое мальчишек-сорванцов. С сыновьями тети Седы, маминой сестры – двойняшки, у нас разница в 2 года: один на 2 года старше, второй – на 2 года младше. И если по отдельности мы были в общем ничего, то когда мы встречались, это всегда плохо заканчивалось.

Кузены жили в самом центре Краснодара рядом с прудом Карасун и ж/д вокзалом. Пруд был мелкий, теплый и пах тиной. Я, морская девочка, им пренебрегала. Страшная мутная вода и неведомое дно в корягах, тине и всякой пресноводной живности совсем не вдохновляли.

Как-то летом несколько дней подряд в камышах вокруг пруда бродил лысый чудак в «семейных» трусах по колено, а в один из дней, проходя мимо, мы увидели, как его вылавливал из воды наряд милиции: утопился. С тех я укрепилась в своем предубеждении против Карасуна, да и братики перестали там плавать.

Вторым их любимым местом был пустырь за железнодорожным депо, похожий на декорации к фильму «Кин- дза-дза», и это было невероятно интересно. Приключения и опасности на каждом шагу. На пустыре врастали в землю ржавые вагоны чуть ли ни времен Гражданской войны, медленно распадались какие-то непонятные железные конструкции, обрастали травой и мхом с северной стороны гигантские кубы из бетона – кубанский Стоунхендж…

Почему-то особым шиком у нас считалось забрести в депо с утра, долго прыгать на жаре по крышам вагонов или же ползать под ними в дождь, по уши вымазаться в ржавчине, весь день питаться одним мороженым и заявиться домой затемно, в ссадинах, синяках и царапинах, с разодранной одежде, по уши вымазанными в грязи, ржавчине, машинном масле и еще бог знает чем.

На последние 50 копеек галантные кузены покупали нашим мамам цветы у старушки на углу. Ставка делалась на то, что, увидев цветы, мамы растают и нам не влетит по пятое число. Как бы не так. Нам попадало каждый раз, наши похождения заканчивались, едва начавшись, и наш первый совместный выход в свет был и последним: братьев лупили ремнем и закрывали дома минимум на неделю-две, ко мне тоже применялись какие-то санкции, но в следующий мой приезд в Краснодар все повторялось по-новой.

Внезапно кузены ударились в науку, начав со смеси воды с селитрой, которой они пропитывали бумагу и затем поджигали ее. Получалось отдаленно похоже на бенгальские огни. Карбид в костер в то время не бросал только ленивый. Кажется, мы воровали его на стройках. Еще братики меняли сигареты на боевые патроны у солдат в военной части, подкладывали их на трамвайные рельсы и ждали трамвая в укрытии. Патроны, понятное дело, взрывались. К счастью, никто не пострадал, они не убились сами и не покалечили других. Сейчас за давностью лет я могу об этом рассказывать, не опасаясь, что, когда это прочитают мама и тетя Седа, нас снова посадят под домашний арест.

Однажды братики решили использовать меня в качестве курьера и насыпали мне щедрую жменю боевых патронов, чтобы я передала из владикавказскому (тогда – орджоникидзевскому) отделению нашей революционной ячейки: кузенам Муратовым. В Орджоникидзе из Краснодара на своей машине нас с мамой вез их отец, дядя Сурик. К счастью, до Муратовых боевые патроны не доехали.

Дорога была долгой, я несколько раз засыпала и просыпалась на заднем сиденье, патроны высыпались из карманов и рассыпались по всей машине, завалились в складки сидений, закатились под коврики… Как же ругался дядя Сурик, собирая патроны по всей машине. Он говорил, мы могли взорваться, или же их могли заметить периодически останавливавшие нас на дорогие "гаишники" (советское ГИБДД), и тогда дяде долго пришлось бы доказывать, что патроны не его и он не имеет представления, как они попали в его машину. Думаю, гаишников вряд ли убедила бы версия, что боевые патроны высыпались из карманов маленькой девочки в больших очках; у дяди были бы серьезные проблемы. К счастью, все обошлось, но, когда наши родители созвонились и все выяснили, краснодарским братьям снова попало по первое число.

Дальше – больше: выяснилось, что если к одной части магния добавить одну часть марганца и поджечь, бабахнет так, что мало не покажется. Братики где-то раздобыли шасси от самолета – (от самолета, Карл!) – твердое, как гранит. Выменяли на что-то перфокарты (прямоугольные карточки из плотного картона размером с конверт). Купить марганец в аптеке и найти медную проволоку воротилам их уровня не составляло никакого труда (одному было 6, другому 10).

На осенних каникулах мы, встретившись, даже не пошли прыгать по вагонам в депо, поскольку были слишком заняты добычей магния. Мы пилили это чертово шасси напильником по очереди, посменно, несколько часов в день. За полчаса каторжного труда можно было напилить примерно чайную ложку магния. Потом он в равной пропорции смешивался с марганцем и заворачивался в перфокарту по принципу долма.

Бомбочку-долма обматывали проволокой и прикручивали две спички: это был запал. В день получалась пара «взрывпакетов», которые мы прятали в укромном месте – так мы готовились к Новому году.

31 декабря, 11 часов вечера. Наши мамы привносят последние штрихи в ломящийся от закусок новогодний стол. Японский фарфор, чешский хрусталь, фамильное серебро. Икра, язык-балык, вот это все. Финский сервелат. Салатики в хрустальных вазах. Холодец, прозрачный, как слеза, ждет своего часа на балконе. Нарезка. Из кухни доносятся сводящие с ума запахи горячих блюд. Мы больше всего ждем торта, но вообще нам не до этого: надо под каким-то предлогом смыться из дома и выбраться на крышу – зря мы, что ли, несколько недель пилили шасси до кровавых мозолей?

Под каким-то предлогом нам удалось улизнуть. Братцы неплохо повзрывали свои «взрывпакеты» – гремело, бахало и грохотало на весь микрорайон. А на моем дело не заладилось: сера на примотанных к нему проволокой спичках отсырела и не хотела гореть, спички пару раз гасли, и к моменту, когда мне, наконец, удалось зажечь спички, они догорели почти до основания и долма, начиненное адской смесью магния и марганца, взорвалось у меня в руке.

…Я не знаю, кому или чему я обязана тем, что у меня по сей день две руки, на месте оба глаза и нет тяжелой инвалидности. В первый момент я почти оглохла на правое ухо, у меня обгорела шапка и волосы, улетели в сторону очки. Отдачу от взрыва я чувствовала всей правой стороной тела еще несколько дней. Братья попытались оттереть меня от сажи и копоти, но это не очень им удалось. Ограничились тем, что вытерли мои очки, вернули их на место, погрузили в лифт и привезли домой.