Иоанна Хмелевская - Проза жизни [Обыкновенная жизнь]

У Кшиштофа Цегны снова отнялся язык, зато руки ухватились за снимки довольно проворно.

— Вот здорово, как раз то, что нужно, — наконец возбуждённо сказал он, любуясь фотографиями. — Вам надо будет опознать здесь и на наших кадрах этих типов и дать подробные показания. Скоро с афёрой покончат, они уже все под колпаком. Одной только мелочи не хватает…

— А вы как же? Как вы-то смотритесь?..

— Очень даже неплохо. Внёс свою лепту, хотелось бы, правда, побольше. Беда в том, что сейчас зима.

— А почему?

— В местах, где вы побывали, у них наверняка тайники. Они там прячут контрабандный товар, больше негде. А если они его закопали, как отрыть, если земля промёрзла? На участках можно спрятать где угодно, дачник всегда возится с землёй, разве поймёшь, сажает он или что-то зарывает? Трудности, конечно, будут.

— А зачем надо было тянуть до зимы? — осуждающе спросила Шпулька. — Почему не взялись за поиски осенью? Мы ведь уже давно говорили…

— Говорить-то говорили, только никто не верил, потому что никакие следы к ним не ведут. Участие принимают, а к доставке контрабанды никакого отношения не имеют. Загадка…

— Им тоже сейчас трудней, — философски заметила Тереска. — Закопать в мёрзлую землю тоже нелегко. Наверняка у них тайники не в земле.

— Может быть, только где?

В отделении милиции перед подругами выложили кипы фотографий. Очень гордясь собой, проникшись возложенной на них ответственной ролью, они внимательно и с большим интересом стали их изучать. Кроме участкового, в кабинете подруг поджидали ещё двое симпатичных субъектов, перед которыми Кшиштоф Цегна то и дело норовил стать навытяжку. Одним из них был тот самый майор с птичьей физиономией.

На снимках среди множества незнакомых лиц мелькали и знакомые.

— Это тот маленький, чернявый и лохматый, который ездит на «фиате», — уверенно разъясняла Тереска, а Шпулька утвердительно кивала головой. — А вот тот с ухом, из «опеля». О! Да тут и Наполеон под Москвой, из «мерседеса».

— Смотри! — ужаснулась Шпулька. — Это же тот ненормальный! Чур меня, не дай Бог приснится!.. А этот как сюда затесался?

На одной из фотографий был гориллообразный парень из Тарчина.

— Этого человека вы тоже знаете? — заинтересовался майор.

С большим чувством Шпулька ещё раз описала подробности каторжной операции по добыче саженцев, и теперь уже Тереска подтверждающе кивала головой. Слушатели попались благодарные, внимали с упоением и смотрели на обеих во все глаза с каким-то особым интересом. Уже знакомые с этой историей участковый и Кшиштоф Цегна предусмотрительно помалкивали.

— Вот, значит, как, — высказался майор и как-то странно закашлялся. — С виду вроде бы отпетый бандит, а душа у него, оказывается, — чистое золото! Вы добыли уникальные сведения.

— Если хотите, мы можем добыть ещё больше, — с готовностью вызвалась Тереска.

Представители закона запротестовали так дружно и с таким пылом, что Тереска даже пришла в замешательство. Перед лицом её и Шпулькиных очевидных заслуг такая чрезмерная деликатность показалась ей неуместной. В конце концов, зачем разводить церемонии? Опасности для них никакой, зато пользы государству навалом…

Представители закона при виде Терескиной гримасы ощутили серьёзное беспокойство. Было ясно как Божий день, что нет такой силы на свете, которая бы воспрепятствовала её желанию участвовать в операции. При мысли о том, что кроме преступников придётся караулить ещё и девиц, их охватила паника, а паника, как известно, плохой помощник…

— Ты обратила внимание, на что они наложили нам особый запрет? — довольно ухмыляясь, спросила Тереска, когда они после подписания всевозможных протоколов вышли из отделения милиции. — На железнодорожные вокзалы! А нам с тобой, тупицам, было невдомёк, где искать! Раз это контрабанда, значит, её возят по железной дороге, давно надо было выходить на международные поезда!

— Так ведь они выходят?..

— Но нам нужно, чтобы отличился Скшетуский, а не какие-то другие, верно? А из того, о чем они говорили, ясно, что бандитов переловят с минуты на минуту, и Скшетускому ничего не достанется. Надо срочно ему помочь.

— А дрова? — безжалостно напомнила Шпулька, лихорадочно искавшая аргумент, который заставил бы Тереску переключиться на что-нибудь другое. Тебе требовалось заняться дровами, иначе нечем будет топить.

— Папа договорился, чтобы привезли грузовик отходов с пилорамы.

— Но ведь не везут! Тебе придётся ехать за дровами, сама говорила. За корягами.

— О Боже! — простонала Тереска. — Ещё только этого не хватало. Ну ладно… Погоди, возьмём сани, ты говорила, что Зигмунт приделал к ним полозья.

Из двух зол Шпулька предпочла дрова, лучше уж самим раскорчёвывать лес, чем ловить бандитов. Стол, даже переделанный в сани, вызывал у неё недобрые чувства, но тут уж ничего не поделаешь, не будет же Тереска тащить эти коряги на себе. Пришлось согласиться.

— Только послезавтра, — беспрекословно объявила Тереска. — Завтра покараулим на вокзале, а там, глядишь, успеют привезти обрезки с пилорамы…

Морозные зимние сумерки освещались луной, когда подруги съезжали на столешнице с насыпи, рискуя переломать себе ноги. Шпулька была жутко расстроена.

— Если бы ты мне сразу сказала, что это в деревне за Вилановом, я бы ни за какие коврижки не поехала, — бубнила она в двадцать пятый раз. — Куда угодно, только не туда! Наверняка это где-то рядом с тем чокнутым нахалом!

— И совсем не рядом, немного дальше. А ты думала, коряги валяются на центральной площади? Успокойся, мы к этому шизофренику заходить не будем.

— Да он сам к нам пристанет… Тормози, что-то едет!

Столешница, хоть и преобразованная в сани, от своего норова не отказалась. По наклонной плоскости она съезжала даже неплохо, а по ровной скользкой местности разгонялась будь здоров, зато управлять ею было совершенно невозможно. Спуск с насыпи, да ещё в обманчивом лунном свете, жутко их измотал, зато потом дорога была сплошным удовольствием. Подталкиваемая с двух сторон наподобие самоката, колымага легко неслась вперёд, проявляя лишь некоторую склонность соскользнуть на обочину.

— Зря эти шоссе делаются выпуклыми, — недовольно проворчала Шпулька.

— Счастье ещё, что снег не убирают, — философски заметила Тереска, склонная, в противоположность подруге, во всем плохом подмечать положительное. — Хорошо бы мы выглядели, если бы пришлось тащить этот гроб по асфальту.

— Был бы хоть толк! Опять мы тащимся на ночь глядя, нет чтобы по-нормальному, днём. Неужели нельзя твои репетиторские занятия перенести на вечер?

— Нельзя. Вечера мне нужны. Где ты видела бандитов, которые обделывают свои тёмные делишки средь бела дня?