Леонид Марягин - Изнанка экрана

— Поздравляю!

— С чем? — Леньке было не до шуток.

— Сейчас поймешь! — Витек обнял его за талию, потащил на школьное крыльцо.

Ребята наперебой совали ему свои пятерни. Он, недоумевая, спрашивал:

— Что случилось?

Объяснила девушка-очкарик, став на Ленькином пути в школьных дверях:

— Твой Берия оказался врагом народа!

В школьном коридоре Звонилкин со стремянки снимал обгоревший злополучный портрет, за которым жалко висела оплавленная розетка.

— Задержись, — приказал он Леньке сверху.

Спустившись, взял его под руку, отвел в сторону и негромко поинтересовался:

— А откуда ты узнал, что Берия вчера арестован?

Леньку ошарашил вопрос.

— Я этого не знал.

— Ты уверен? Может быть, ты слушал чужое радио? — не унимался учитель. — «Голос Америки»? Или Би-би-си?

— У нас дома нет приемника, — едва сдерживаясь, ответил парнишка.

Звонилкин не поверил.

— Сомнительно, — заключил он.

В пересечении коридоров казармы кипело гуляние.

выплясывала девица в красной кофте с оборками, но Руфка по кличке «Ляляка» не уступала ей:

Аккомпанировал на аккордеоне с демпферами чахоточный музыкант по кличке «Трухуночка», рядом с которым, не отпуская его ни на шаг, чтобы не увели, дежурила дородная жена.

Плясали и парни, пытаясь в этом ритме отбивать чечетку с оттяжкой и выкрикивать нескладухи.

Радостный Ленька продирался сквозь пляшущую и поющую толпу к подоконнику у кухни, на котором сидел Костя в окружении нескольких мрачных парней и неизменного Булки.

— Не нужно мастырить аттестат, — выпалил он, оказавшись рядом с Коноваловым. — Берию...

— Знаю. Шлепнули. Тебе фартит! В рубашке родился, — порадовался за парня Костя.

В коридоре заголосили еще сильней.

— С чего гуляют? — спросил Ленька.

— Малышка освободился. — Костя глядел стальными глазами поверх пляшущих на стриженую, в шрамах голову Малышки, возвышавшуюся над гульбищем.

— Тянул по Указу 47-го года. За хищение соцсобственности. Но — всего три года... — Он цокнул языком.

Малышка будто почувствовал, что о нем говорят, пригнувшись, нырнул в толпу и появился, огромный и рыхлый, перед Костей со стаканом водки в руке.

— Костя, выпьем за то, чтобы мы чаще гуляли и меньше сидели!

Малышка протянул ему стакан.

— Пока пей сам. И погуляй. — Коновалов не принял стакана.

Малышка помрачнел, заглотал водку, швырнул стакан на пол и ушел.

Осколки блестели на асфальтовом полу.

— Что это он? — не понял Ленька.

— Он, говорят, ссучился и заложил в колонии хорошего вора. Чтобы выйти до срока.

— Это... точно?

— Надо проверить, Леня.

— А как?

— У нас на это своя почта есть, — ласково объяснил Костя.

— И что будет, если заложил?

— Услышишь. Или узнаешь.

Веселье вдруг замолкло. Аккордеон еще звучал, но пляшущие, почуяв тревогу, перестали топтаться. По коридору прошел, вроде бы не замечая никого вокруг, участковый Гальян.

Возле Малышки он остановился.

— Что, твой? — указал пальцем Гальян в пацана, которого вернувшийся держал на руках.

— Мой! — Малышка погладил сына по русым волосикам.

— И мой! — за спиной участкового возникла запыхавшаяся и разопревшая от танцев Верка.

— Смотри-ка! — покачал головой участковый, словно не веря в то, что у Малышки может быть сын, да еще такой ладный крепыш. — А ты сам — почему здесь? Ты же подписку давал, что духу твоего здесь не будет!

— У меня здесь жена и сын! — встал с лавки бугай и навис над Гальяном, но того превосходство в росте и весе не смущало.

— Она, — Гальян дернул головой в сторону Верки, — тебе по закону не жена. Значит, и сын — не сын. По закону.

— Пропишите — сразу распишемся.

— Ага! — поддакнула из-за спины участкового Верка.

— Обождешь! Если я тебя здесь еще раз увижу — пеняй на себя. Тебя ведь по-хорошему предупреждали.

Гальян ушел. Аккордеонист зафокстротил, но никому не танцевалось, и Трухуночка смолк.

— Останется здесь, — сказал Костя вслед понуро бредущему по коридору Малышке, — будет искать пятый угол.

— Как это? — вырвалось у Леньки.

— Лучше не знать.

— А все же? — переждав, когда мимо пройдут возвращающиеся с гулянки, спросил парнишка.

— В комнате, в каждом углу, стоят четыре мусора и бьют сапогами и ремнями, а ты между ними мечешься, ищешь пятый — где не бьют.

По тому, как рассказывал Костя, было понятно, что он сам когда-то искал пятый угол, но Ленька все-таки не удержался, уточнил:

— А ты... искал... угол?

— Раньше — искал.

— А теперь?

— Теперь они меня трухают. — И, не дожидаясь нового Ленькиного вопроса, объяснил: — Каждому жить охота. Ментам — тоже.

Костя уже шагнул от подоконника, но виденное так зацепило Леньку, что он, совершенно осмелев, остановил его следующим вопросом:

— А почему здесь всех прописывают, а Малышку — нет? Ведь если он им кого-то заложил, то наоборот — нужно прописать.

Костя внимательно посмотрел на парнишку.

— Верно. Мне и самому понять охота, почему, Леня. Ой охота!

Малышку взяли ночью в комнате Верки. Едва она открыла на стук, Гальян сиганул к резиновым сапогам, которые стояли в головах у спящего на полу Малышки. Участковый запустил руку в голенища, затем вытряс сапоги и доложил пришедшим с ним «мусорам»:

— Оружия нет.

Сын Малышки проснулся и плакал. Верка выла:

— Что вы к нему привязались? Ну что?

Ее держали двое.

Малышка — груда рыхлого мяса — сидел на телогрейке, подобрав к животу татуированные ноги, и щурился на свет.

— Одевайся! — кричал Гальян. — Или помочь?

В заплеванной комнатенке отделения милиции Гальян выложил на стол лист серой шершавой бумаги и ткнул пальцем: здесь и здесь. Малышка, ждавший своей участи в окружении четырех милицейских, расписался.

— Проходи, — толкнули его в соседнюю комнату. Дверь захлопнулась, и тут же послышались глухой удар, крик, возня, крик, удар, вой, снова удары, всхлип, перешедший в стон, удар, еще, еще и еще...

А Гальян невозмутимо заполнял протокол, макая перо в чернильницу и сосредоточенно снимая соринку с кончика пера — чтоб писалось четче.

Мать колдовала у керосинки на кухне коммунальной квартиры. В коридоре прозвучали легкие шаги, и Ленька шустро прошмыгнул мимо раскрытой кухонной двери.

— Ты куда? — встрепенулась мать.

— Гулять! — отрезал сын уже с лестничной клетки.

— Опять до утра?! — крикнула вдогонку мать с порога кухни. Но ответа не последовало.

Соседки, занятые своей стряпней, никак не откликнулись на эту короткую перепалку.