Сергей Прокопьев - Ларек «Пузырек»

Удружил братик сестричке. Она совсем зачастила с обмороками: хлоп да хлоп. Надо «скорую» вызывать, а телефонистка перебивает: с вами будет Владивосток говорить. Братик звонит. Узнал, в чем дело, начал успокаивать. Не бери, требует, близко к сердцу, деньги — дело наживное, на днях еще привезу, держи квартиру, если понравилась. Он в газете работает. Им за строчки в рублях гонорарят, а что между закладывают — за то в валюте. Он, выходит, шибко писучий щелкопер!

Я так быстро наживать деньгу не научился, схватил свои пропадающие восемьсот пятьдесят тысяч и поехал с сумкой водки по знакомым из НИИ, чтобы в сберкассе обменяли. Вернулся домой пьянее водки, но без денег.

В те дни со старой купюрой многие на стенки лезли. Но самый забавный курьез произошел со свояченицами Петро Иваныча.

Лида, первая свояченица участкового, проснулась в то июльское утро 93-го в чудненьком настроении. Три дня назад с сестрой Таткой, другой свояченицей Петро Иваныча, нагруженные до бровей сумками вернулись из Китая. А вчера, ну просто на сверхчудненьком условии, сдали весь товар вдруг подвернувшемуся купцу из Норильска.

Еще совсем недавно каждое божье утро тащилась на завод за нищий оклад, теперь квартира начинена миллионами, как огурец семенами. Даже зашифрованный план тайников имеется на случай забывчивости.

Повторю, настроение у Лиды было распрекрасное. Впереди неделя без забот, хлопот, товаров…

Лида ткнула пальцем в радио. Что там в мире творится? По чем доллар идет?

В мире творилось такое, что Лида винтом пошла по квартире с планом тайников. Объявили каюк прошлогодним рублям. Свежие, нынешние года выпуска, имей сколько угодно, а те, что с 61-го по 92-ой год штамповали, — два дня ходят, потом всего 35 тысяч каждому обменять дают. Если сверх того насундучил, толку от сбережений, как от козла молока. Можно пускать купюры с Лениным на новогодние гирлянды.

Из укромных углов, шкафов, тумбочек полетели на палас разноцветные бумажки. Каждый раз, когда попадались с Лениным, Лида плевалась.

«Ленин жил! Ленин жив! Ленин будет жить!» — пришли на ум строки из пионерского далека.

«Дожился! — плюнула в радио. — Чтоб вам всем ни дна ни покрышки!» Одним словом, разволновалась свояченица, шутка ли — считала 11 миллионов упраздненных денег.

«А у Татки сколько?» — побежала к телефону.

— Маоцзэдуна! Вэй! — раздался в трубке лающий голос сестры. — Сяо фань дзы!

— У тебя что, крыша поехала? — спросила Лида.

— Да-да! — заплакал на другом конце Вася, муж сестры. — Как узнала про отмену денег, так понесла околесицу на китайском. Борщ палочками ест!.. Представляешь!..

— Хунвэйбина дзиу дзиу! — раздалось на другом конце.

«Сука норильская знал про обмен, — подумала Лида. — Одними старыми рассчитался».

Лида помчалась к сестре.

Та в защитного цвета шортах, без лифчика, с красным флажком и детским ружьем ходила строевым шагом по квартире.

— Цзяофаня! — ткнула в Лиду ружьем. — Ни хао!

— Врача вызывал? — спросила Лида Васю.

— Какого врача?! — заблажил Вася. — Ее в психушку упекут, а у нас 28 лимонов старых денег. Что я буду делать?

Лида упала на телефон и через подругу нашла психиатра.

— Маоцзэдуна! — закричала на доктора Татка. — Сяо фань дзы!

— Ага! — не стал возражать доктор.

Лида с ужасом заметила, у сестры лицо стало сковородочно плоским, нос расползся, глаза сузились. В сумме получилось: «Моя сестра красависа: носа нет — одна лиса!»

— Может, какое дефицитное лекарство надо? — спросила Лида доктора. — Я достану.

— Для выхода из китайского состояния нужен шок, — сказал доктор.

— Шао линь! — вдруг подпрыгнула Татка и в прыжке саданула доктора пяткой в грудь.

Доктор упал в шоке.

Лида побрызгала его из чайника.

— Извините, — сказала очнувшемуся.

— Мы привычные, — поднялся доктор. — С вас десять тысяч.

«Не слабо», — подумала Лида и дала старой купюрой.

— Эти не надо, — отказался доктор.

— Сяо фань дзы! — закричала Татка. — Шао линь!

Но доктор вовремя выскочил за дверь.

Лида заходила по комнате в поисках шоковой терапии на выбивание из Татки иероглифов.

А если холодной водой окатить из-за угла? Татка с детства визжит от холодной. Посуду моет кипятком, от которого у Лиды руки волдырятся.

К обеду, намаршировавшись китайским макаром, Татка заснула в кресле.

Прижав к животу таз с шоковой водой, Лида подкралась к больной. Непосвященный в водную процедуру Вася отупело следил за странными маневрами свояченицы, забоявшись: не наследственная шиза косит сестер? Лечебный таз уже поднимался над больной, когда та разлепила щелочки глаз и с криком «шао линь!» в прыжке двумя ногами выбила емкость из рук сестры.

Таз по свистящей траектории пролетел через комнату и опрокинулся на голову Васе.

— Маоцзэдуна! — заорал Вася, воинственно расправив мокрую грудь. — Шаолиня!

«Еще один», — подумала Лида. И не расстроилась. Васю она не любила. Татка вечно крутится, как на пожаре, а он только колбасу на закуску порезать. И вида никакого. Недоросток белобрысый. Лида давно мечтала найти сестре что-нибудь поприличнее.

Пока супружеская пара слаженно переходила на китайскую мову, Лида придумала шокировать сестру ружьем. А че? Взять и разрядить оба ствола в аквариум, который объемом на целую бочку. Шуму будет, грому… И рыбки у Татки ценные. От ружейного шока никакая китайская стена не устоит.

Двустволка двенадцатого калибра висела в кладовке. Лида зарядила ее и решительно шагнула в китайскую зону.

— Не стреляй в Таню! — на чистейшем русском закричал Вася и бросился грудью на стволы.

После этого героического броска свояченица зауважала зятя.

Лида в последний момент успела дернуть ружье вверх. От хрустальной люстры остался мышиный хвостик провода, со шкафа бесследно исчезла фарфоровая ваза литров на двадцать.

— Хунвэйбина! — затопала ногами Татка.

Вася на трясущихся четвереньках пополз за валерьянкой.

В этот трагический момент ожил телефон. Звонил валютный жучок Лева. Он предлагал обмен старых рублей на новые с гонораром 30 долларов в собственный карман за каждый обменянный миллион.

— Будешь на этих условиях? — спросила Лида Васю.

— Он что? — вдруг закричала Татка. — За дурочек нас держит? Думает, я базар не знаю?

Татка выхватила трубку из рук сестры и громко заторговалась с Левой.

И чем дольше она говорила, тем больше глаза приобретали европейский разрез, нос — родную картофелеобразность.

Лида с радующимся сердцем смотрела на сестру и думала: «В Африку за товаром ее не возьму. Еще превратится в негритянку с кольцом в носу».