Мора фон Эпштейн - Рыжий рыцарь, золотой менестрель

За деревьями раздался отчётливый треск и на поляну выметнулся конь, волочащий на конце поводьев ветку. Но стоило ему увидеть полумёртвого, опалённого человека, как вся гордость улетучилась, уступив место животному страху.

– Ну что ты, что ты, – я успокаивающе похлопала по крутой дрожащей шее и вытащила из сумки флягу с водой, – он не кусается.

В ответ раздалось пофыркивание и недоверчивое ржание, словно просящее убраться отсюда как можно быстрее. Увы, мне страшно не меньше, но придётся остаться. Не могу я бросить умирающего человека, надо хотя бы дождаться, пока он окончательно перейдёт в иной мир и похоронить по-христиански. А если повезёт, то съездить в ближайшую деревню и попросить местных жителей выходить беднягу.

Я опустилась рядом с умирающим на колени и, откупорив флягу, плеснула в рот прохладной влаги. Узкая струйка побежала меж опалённых губ, наверняка причинняя бедняге ещё больше страданий. Выждав минуту, я снова плеснула немного воды, но на этот раз реакция последовала. Человек закашлял и, не открывая глаз, прохрипел:

– Кто здесь?

– Путник, мимо проезжал, – уверенно отозвалась, приподнимая ему голову и заставляя сделать ещё несколько глотков, – как вы?

– Лучше бы ты оставил меня умирать…

Его голос был хриплым и отрывистым, скорее всего из-за дыма, которым успел надышаться.

– Умереть вы всегда успеете, даже сейчас для вас не всё потеряно. Но возможно мне стоит съездить в деревню и попросить кого-нибудь о вас позаботиться?

– Дурак, – последовал его ответ, и незнакомец потерял сознание.

Ну, как скажешь, конечно.

А я сняла с седла лютню и, усевшись рядом, тихо запела. Возможно это не всегда лучшее решение, но и худшим оно никогда не бывает.

Это была красивая и немного грустная баллада, известная сейчас по всей стране. Песнь о «Девяти рыцарях в белых плащах». О тех, кто был лучшими из лучших, о рыцарях и паладинах, кого наша страна ждала и в кого верила, о тех, кто никогда к нам не вернётся. Как когда-то ко мне не вернулся мой брат.

Пой, моя лютня, начну свой рассказ,

Пусть, как слезинки, течет он из глаз

Тех, что ушли, что остались их ждать,

Тех, кому время пришло воевать.

Быть может, решено так было Богом,

Когда король сказал: "Начнём войну.

Неверными захвачен гроб Господень,

Так неужели мы простим вину.

Священный крест на землю был уронен,

И осквернён святой Иерусалим,

Но, если Богу подвиг наш угоден,

Его от рабства мы освободим!"

И девять рыцарей святого братства,

Возглавили отряды в тот поход.

Им было для чего здесь оставаться…

Но вот к концу подходит первый год.

Их матери скрывали тихо слёзы,

А жёны вышивали алый крест:

"Господь, храни их от любой угрозы,

Храни их, как храним мы твой завет."

О доблестные дети Гильдебранта,

Отправились вы смело на восток.

Неся с собою лишь меча распятье,

Вплетя его в узор земных дорог.

И девять рыцарей святого братства,

Чьи белые плащи украсил крест,

За веру продолжают там сражаться…

Второго года миновал конец.

А всех отважней были командиры,

Те девять рыцарей, что избраны судьбой.

Они мудры, решительны, красивы,

И в их глаза небес огонь живой.

В стальной руке не дрогнет меч в сраженье,

И сильный дух сомненья избежит…

А на плащах горит благословеньем

Багровый крест, что крепче, чем гранит.

И девять рыцарей святого братства,

Шагнули через девять адских бездн,

Себе велев с победой возвращаться…

И вот уж третий год, а их всё нет.

Мальчишки бредят призрачною славой,

Стремятся, как отцы идти в поход.

А мы их ждём с надеждою упрямой,

Когда они перешагнут порог.

Но время медленно уходит в вечность,

И нет вестей от тех, которых ждём.

Давно забыта прежняя беспечность,

Лишь в снах нам слышно: "Ждите, мы идём!"

И девять рыцарей святого братства,

Не шлют вестей туда, где их все ждут.

Но сможем ли мы их теперь дождаться....

Четвёртый год уж песнь о них поют.

Господь, ответь нам, где они сегодня,

Мертвы иль живы, и каков итог?

Иль им скажи, что мы их ждём покорно,

И шепчут матери: "Ну где же ты, сынок?"

Роптать нельзя, но, Господи, помилуй,

Король уж умер, а война жива.

Домой вернуться дай им, Боже, силы…

В надежде молит кажды день страна.

И девять рыцарей святого братства

Возглавили отряды в тот поход.

Нам остаётся только лишь молиться....

Неужто… так пройдёт и пятый год.

Пой, моя лютня, пусть голос дрожит,

Песня-легенда по миру летит.

Может быть, там, за границей песка,

Те, о ком песня, услышат меня.

– Хорошая песня, менестрель, – тихо заметил пришедший в сознание мужчина.

– Её сейчас многие поют, – призналась и поинтересовалась, меняя тему разговора. – Вам лучше?

– Не говори глупостей, – огрызнулся, а на наморщенном лбу отчётливо проступили мысли, какой же я всё-таки дурак.

– Да знаю, – сварливо буркнула, откладывая лютню, – благоразумие никогда не было моей основной чертой. Одно то, что я попёрся в огонь вас вытаскивать, несомненно, говорит о моей глупости. Но на вашем месте я был бы хоть чуточку благодарней.

– Вот, когда будешь на моём месте, тогда и будешь рассуждать, хотя я бы не пожелал тебе такого счастья.

– И на том спасибо. Как мне вам помочь?

– Парень, внемли мольбам остатков своего здравого рассудка и уезжай отсюда. Ты мне ничем не поможешь.

– Ну нет, не хочу брать на свою душу такой грех, как ваша смерть. Совесть у меня ещё теплится.

– Неужели? Никогда бы не подумал.

– Раз вы можете язвить, значит, выживете, несмотря ни на что.

Он фыркнул и, видимо, мысленно обозвав меня «дважды дураком», вновь потерял сознание. Я не волшебница, но у этого человека все его мысли были написаны вот такими буквами прямо на лбу, да к тому же с ошибками…

Как по небу облака.

По земле течёт река,

Ветер вольный шелестит травою.

Так по лесу мы идём,

Веткам руки подаём

И не страшно встретиться с рекою.

Нежные девичьи голоса разносились по всему лесу. Кто-то пел ближе, кто-то отзывался дальше, но они переплетались так ловко и умело, что простая деревенская песня звучала завораживающе. Это было красиво: шелест ветра в кронах деревьев, еле слышное журчание ручья, разноголосые трели лесных птиц и тихая песенка, сверкающая переливами и богатая на переплетения различных тональностей. И хотя моё внимание было обусловлено выбранной стезей, я не удержалась и, коснувшись пальцами струн, подхватила:

Дядя леший, защити,

Путь-дорогу подскажи,

И не дай нам забрести далёко.

Надо нам домой придти,

Да беду не привести.

Солнце светит над землёй высоко.

Голоса смолкли почти сразу, и девушки, затаившись словно мышки, молча внимали мне, не спеша подпевать, но, впрочем, не торопясь и убегать.