Александр Чащин - Гагенпоппен. Сказки для подсознания

(НЯМ-НЯМ, БУЛЬ-БУЛЬ и ТЫК-ТЫК)

Не понимаю, как можно не любить социальные сети? С их появлением люди начали думать, что их жизнь кому-то интересна, а они сами кому-то нужны. Социальные сети дают нам прекрасную возможность обменяться заблуждениями, поделиться фобиями, отдохнуть от здравого смысла и отбросить приличия. К примеру, если у женщины на персональной странице нет ни одной фотографии с мужчиной, значит их у неё несколько. Именно здесь можно высказать свое мнение, которое никто не спрашивает – и тебе легче, и всем остальным похрен. Человек, у которого нет аккаунта в социальных сетях, вызывает в нас сначала удивление, а потом – жалость. В конце концов – зависть. Ведь в наше время, чтобы встретиться с кем-то, недостаточно выйти из дома, нужно ещё умудриться выйти из интернета. Вот в чем беда. Даже со своей женой.

– Дорогая, – очередным безликим вечером второй волны содомии я решительно отложил в сторону смартфон. – Давеча я посмотрел твои посты в социальной сети и подумал, неужели тебе больше при живом муже заняться дома нечем?

– Да у вас, у мужчин, только два инстинкта: ням-ням и тык-тык! – отрываясь от написания очередного фемдомного поста в прогрессивную женскую группу, пробурчала в ответ жена, но телефон на всякий случай тоже убрала с глаз моих подальше.

– Позвольте, а как же буль-буль?

– Буль-буль – это рефлекс. Так что обойдёмся без него.

– Если рефлекс, то приобретённый от младенческого цемк-цемк. Поэтому возражаю, ням-ням без буль-буль – моветон!

– А буль-буль без тык-тык, что? Комильфо что ли?

– А вот это – уже сопутствующее.

– Сопутствующим может быть собачий корм в продуктовом магазине или минералка в винном. На край облысение вследствие приёма таблеток от импотенции. Тык-тык же в случае буль-буль – это вишенка на тортике. Правда не все до этого момента дотягивают. Так что не плоди мне котов. Каждый раз, когда женщина отказывает заслуживающему того мужчине в сексе, где-то рождается котенок, который будет жить у неё после сорока лет. У нас с тобой и так уже четыре кошки, поэтому буль-буль не нужен!

Халатность всё-таки не такое уж и плохое женское качество, если под халатом ничего нет. Но интересно, почему иногда так сильно хочется секса, что потом рррраз… и как рукой сняло?

– Знаешь, что-то сердечко у меня тук-тук, да и время уже тик-так. Тык-тык на ням-ням – большой риск хрр-прр…

– Как будто буль-буль не хрр-прр!

– Тоже верно, готовь ням-ням, я мигом за буль-буль. Ты меня цемк-цемк, мы с тобой хрр-прр, а с утра уже тык-тык.

– Если дзинь-дзинь не проспим…

– О′кей. Поставлю на будильник музыку для секса, чтобы заглушить хруст суставов.

– Минуты на три, больше не нужно!

– Вот, точно! Управимся! Погнали!

И вот уж полночь близится, а сытости всё нет. Во времена моей молодости тоже были социальные сети. Содомии не было, а стены в подъездах были. Пишешь «в режиме инкогнито» перманентным маркером чье-нибудь имя, а через день вот тебе и статусы, там тебе и комментарии. От таких же, как ты «невидимок». Но ни о чём нельзя жалеть в этой жизни. Случилось – сделали и живите дальше. А если не случилось? Так, может, вам не того и надо? Полной ясности здесь не будет никогда. Учитесь действовать в режиме частичной неопределенности.

– Дорогая, сделай мне омлет.

– Послушай, может быть тебе ещё и тлен отсосать?!

Человека, который читает много книг, принято называть книжным червём. Того, кто большую часть времени тратит на листание ленты соцсетей, нужно диагностировать червём ленточным. По аналогии. Нет в этом мире ничего, что нельзя было бы простить друг другу. Времени нам и без того отведено слишком мало, глупо тратить его на обиды, которые кроме разочарований в самих себе ничего в нас привнести не в состоянии. Жизнь даёт нам поводы для шуток, а мы делаем из них причины для страданий. Зачем? Соцсети учат нас, что котиков нужно холить и лелеять, чтобы у них была холка и лелейка… С мужиками примерно та же история. Относитесь к социальным сетям проще – все мы в них просто страницы.

В детстве нас частенько заставляли исполнять «Интернационал». «Факов, выйди и зайди как следует!» Самые умные заранее переворачивали тетради, но иногда пели и по таблице умножения. «…Добьёмся мы освобождения своею собственной рукой». Только сейчас я понимаю, о чём это. В каждой женщине живёт своя маленькая училка. Холодильник медленно, но верно набирает «лайки»…

У меня Москва снова на пороге,

Шею не подмять, не раздвинув ноги.

Загущаю щи, измельчаю жемчуг,

Вешаю лапшу, золотник всё меньше.

В кашу масло лью, порчу каслом Машу,

Чаю, что вничью, квашу простоквашу.

Дёготь ложкой ем, режу мёд устами,

Молча щекочу сам себя усами.

Чую словно чуй, сыплю соль на раны,

Заявляюсь в хлам в гости без охраны.

Завожу в тупик, разгущаю краски,

Сказки предаю смазке без огласки.

Тешу плоть борщом, наедаюсь сексом,

Познаю в беде, чествую подтекстом.

Дорог золотник, да длиннее ноги.

У меня Москва снова на пороге.

«На пьяной вечеринке в кругу наших друзей я понял что хочу её ещё сильней…», – хрипло надрывался вокзальный ретранслятор, стандартно для подобных мест гнавший жвачную волну дискотеки девяностых. «Дежавю, сплошное дежавю», – я вышел на перрон Финляндского вокзала Санкт-Петербурга и закурил первую за четыре с хвостиком часа пути из карельской Сортавалы сигарету. «В поездах курить запретили, пиво на перронах больше не продают, а жизненный фон всё тот же. Куда ни глянь, везде, из всех утюгов сплошь «герои вчерашних дней». Такое впечатление, что нас намеренно заставляют жить в этом коллективном агрегированном прошлом. День сурка, двадцать пятое декабря одна тысяча девятьсот девяностого первого года, версия десять тысяч девятьсот пятьдесят восемь».

В ночном питерском воздухе разливалась ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря две тысячи двадцать первого года. «Годовщина, мать её», – я сплюнул себе под ноги, накинул лямку рюкзака на плечо и побрел в направлении вокзального комплекса. Рейс в Казань, куда мы с семьей перебрались, почитай, уже скоро год как, вылетал из Пулково только завтрашним утром, и мне предстояло решить нелёгкую для себя задачу, как скоротать эту зимнюю ночь, ознаменовавшую себя тридцатилетием подписания документов, поставивших жирную точку на существовании страны моего рождения – Союза Советских Социалистических Республик. «Юэсэса, Ай’м бэк инту зе Юэсэса», – словно в тон моим размышлениям сменил трек невидимый диджей глобальной радиостанции всемирного министерства путей и сообщений. «Зе бест оф Итало диско, выпуск номер семь», – про себя отметил я, и в душе радуясь, что мой Альцгеймер ещё достаточно юн, вышел на привокзальную площадь. Ох, уж эти мюсли в моей голове.