Евгений Лучинкин - Откровения для настоящих папуасов

– Сейчас главное – снизить температуру, хотя бы на два градуса.

Но скорая всё не приезжала. Диспетчер «неотложки» на наши повторные звонки хоть и без грубости, но настоятельно советовала «вызывать такси и добираться до больницы самим, так как из-за эпидемии все машины на вызовах, когда освободиться хоть какая-то из дежурных бригад неизвестно».

От многочасового жара и усталости я уже не могла ни стоять, ни лежать. Как назло мама приехать не могла. Илюшка тоже «затемпературил» и весь ужас происходящего обрушился на вернувшегося мужа. Ни двойная доза «Нурофена», ни растирания жар не снимали. Тогда муж взял Егорку на руки и начал ходить по комнате, бормоча что-то невнятное. Через минуту у Егора прошли судорожные подёргивания, а ещё минут через пять он погрузился в спокойный сон. На градуснике ртутный шарик не поднялся выше 37. Теперь муж взялся за меня. Сделал несколько движений ладонями над больной грудью и некоторое время, едва касаясь пальцами, трогал где-то между лопатками и поясницу. Я почти сразу отключилась, а, когда пришла в себя, то сразу почувствовала, что жар спал и болезненные комки лактостаза полностью исчезли.

Выяснить «как и что» я не успела. Скорая всё же приехала и без лишних разговоров увезла нас с Егором в дежурную больницу, где мы были помещены в реанимационное отделение. Педиатр подтвердила диагноз – «двусторонне воспаление лёгких». И на мои вопросы пояснила, что у грудничков инфекционные заболевания могут вызывать быстрое развитие болезни, иногда молниеносное, так как у них ещё нет достаточного иммунитета. Но в реанимации мы пролежали недолго. Состояние Егорки быстро улучшалось и через две недели нас выписали под наблюдение участкового врача.

За время пребывания в детском отделении у меня было время осмыслить происшедшее. В реанимацию, понятно, к нам не пускали даже мужа, так что разговор мы продолжили только по возвращению домой. В больнице доступа к интернету не было и я измучила себя сомнениями из-за домыслов и тревожных подозрений.

Муж для меня с самого первого знакомства был «Евгением Васильевичем», человеком с таинственным прошлыми и с удивительными способностями в настоящем, вызывавшими у меня жгучий интерес. Я ходила на его просветительские курсы по «практической психологии» и открывала для себя мир, в котором я живу, в буквальном смысле заново. В начале 2000-х царило смутное время из-за развала Советского Союза, в жизни моей семьи и в жизни «новорождённой» матушки России бушевали кризисы. Я ещё успела закончить институт Индустрии Моды, но работы по специальности не было и у меня тогда отсутствовали ясные перспективы «куда идти и чем заняться».

Курсов всякого рода экстрасенсов, психологов и эзотериков вроде Кашпировского, Чумака и Козлова было много и в каждом городе, и на «любой вкус». Я почему-то стала обращать внимание именно на их рекламу, так как считала, что не могу состояться в своей профессии из-за страха перед общением с людьми. В Москву меня не отпустили родители. Но, так сложилось, что именно в это время однокурсница позвала на презентацию некоего «Культурно-просветительского Проекта «Вече»», организованную в нашем городе. Я долго сомневалась, однако пошла и была совершенно очарована и людьми, которых встретила на презентации и её ведущим. Евгений Васильевич на каком-то очень простом и понятном мне языке рассказывал о вещах «сложных, запутанных и судьбоносных», что я не только начала посещать просветительские курсы, но и устроилась работать в одном из социальных подразделений Проекта. Мне казалось тогда, что я из своей природной замкнутости попала в круг необыкновенных людей, обладавших необыкновенными способностями, о знакомстве с которыми я даже не мечтала.

Каждый день я с каким-то детским восторгом приходила на новую работу. Чтобы быть рядом с Евгением Васильевичем и его партнёрами я была готова браться за любое дело. Всё мне было интересно: и получение новых знаний и какие-то необыкновенные перспективы в саморазвитии. Но как только в результате работы Проекта начали приходить деньги (даже не начали, а только наметились возможности их прихода), то в среде «необыкновенных людей» тут же начались разборки, выяснения, претензии… И всё, что было мне интересно в одночасье превратилось в абсурд страстей – вроде телешоу «ДОМ 2», с отвратительными интригами, дележом имущества и взаимными обвинениями в совершении самых подлых поступков.

Сказать, что я была шокирована – это не сказать ничего. Я была обманута в самых светлых и искренних ожиданиях. «Кто угодно, но поступать ТАК! ТАКИЕ!!! люди не должны!» Тем более что со многими из них у меня сложились очень близкие и дружеские отношения, которых до этого никогда не было.

Я видела, как Евгений Васильевич болезненно переживал крушение своего Проекта. Он перестал выходить на работу, а потом вообще исчез. Я несколько дней выслушивала от его бывших сотрудников злобные комментарии по поводу исчезновения «ЕВ», но затем всё же решилась разыскать его, невзирая на свою почтительную робость. Один из немногих «партнёров», кто устранился от возникших разборок и дрязг, сообщил мне, что помог ему переехать на съёмную квартиру, где оставил «Василича» «в очень плохом состоянии здоровья».

Через час я стояла перед искомой дверью. На звонки мне никто не откликнулся. Но дверь оказалась незапертой. Евгения Васильевича я обнаружила в дальней комнате. Он лежал под несколькими одеялами. Вид у него был отрешённый, лицо бледное и его бил озноб. Я была очень напугана, но сообразила, что нужно вызывать скорую помощь. Евгений Васильевич слабым голосом, но категорично отказался. Лишь через час, когда у него начался надрывный кашель, я его уговорила обратиться «хотя бы к знакомым врачам». У одного из них поблизости находилась частная клиника.

Коллега Евгения Васильевича откликнулся на мой звонок и сразу приехал. Меня он выгнал из комнаты и я при осмотре не присутствовала. Но через десять минут, он вышел и сообщил, что у Евгения Васильевича инфаркт и уже начался отёк лёгких, необходимо срочно вызывать реанимацию.