Игорь Бабаян - CCP

– «Не забывается, не забывается, не забывается такое никогда»… А вот и наш прибрежный ресторанчик. Приехали, выгружайся: «Станция Ромоданы – …

– … берегите чемоданы!»,– завершил фразу гость, с любопытством рассматривая фасад ресторанчика, разукрашенный разноцветными воздушными шарами.

Судя по скорости, с которой с места в карьер кинулись обслуживать новых клиентов, едва занявших места за столиком на веранде, в ресторанчике с видом на Дон, Виктора здесь знали давно.

– Уважают, однако, в Ростове журналистов,– заметил Вардан, кивнув в сторону быстро украсивших столик больших тарелок с лавашем, сыром и свежайшей зеленью. Прошлый раз мы с тобой сидели в другой кафешке. Не на берегу.

– Прошлый раз был зимой, сто лет назад. А это наше летнее местечко. Ты-то как?

– Лепота!..– почти как в комедии Гайдая отреагировал гость, оглядывая величественную реку и закуривая «Ахтамар». – Я? Ничего. Чем занимаюсь? Ну, как тебе сказать… Я, можно сказать, в своём роде доктор. Знаешь ли ты, дружище, что нет на свете благороднее профессии, чем врач? Покойная матушка мечтала, чтобы я стал хирургом, но, увы, не сбылось! Зато я невольно прослушал полный курс педиатрии: первая из моих законных жёнушек училась в мединституте и училась так усердно, что каждый вечер перечитывала вслух записанные днём лекции, а я слушал: жили в однокомнатной квартире, деваться было некуда. И всё же есть во мне самая главная черта, присущая истинному врачу: здоровый цинизм… А вообще, всё путём, ахпер. Мелким бизнесом занимаюсь, ахпер. То, сё и так далее.

– «Покупаем-продаём и немножечко поём?»…

– Можно и так сказать. Свежий анекдот о нас, о лекаришках, хочешь?

– Давай.

– Выходят на улицу после дежурства два эскулапа.

Патанатом: – Смотри, люди! Живые люди!

Гинеколог: – И лица! Лица! Лица!!!

– Хо-ро-шо-о!– расхохотался Виктор. – А дома как? Ты сейчас так же, в Подмосковье?

– Да. «Как мне дороги-и, как мне дороги-и, подмосковные ве-че-ра-а!». Нормалёк, брателло. Дочке уже четыре, сыну – три. Всё путём…

– Не фига себе фига, время летит! Большие какие! Ну-ка, давай, показывай!

Бородач полистал в своём смартфоне и протянул его другу: «Вот мои красавцы – Самвелик и Кристиночка!».

– М-да… Самвел сын Вардана… Символично… Продолжатель традиций древней армянской фамилии… Красавец и красавица! Оба белокурые. Ин-те-ле-э-сно! Ты в молодости вроде бы шатеном был. Стало быть, в маму цветом волос пошли. А вот лицом в тебя. М-да… Слушай, Вард, ты который раз уже женат? Обалдеть! Твоему сыну, как моей внучке!

– Не первый раз, ахпер. Не первый…

– М-да… Время тебя, скромнягу, не изменило! «Узнаю брата Васю!». Подожди, у тебя две дочери от…

– … от Нателлы. Они в Штатах давно уже с матерью.

– Ещё две от…

– … Ларисы. Они так и живут в Ереване.

– Лариса – это мастер спорта по плаванию?

– Нет, ахпер, ты путаешь. Мастер – это Леночка, которая из Подмосковья.

– Ну, да! Ты же звонил как-то раз, рассказывал. Не запутаешься тут. Любите вы, доктора, жениться, однако… Не изменяешь ты себе, Вардо…

– Не только себе, ахпер. Красивым женщинам тоже! Ты будешь очень смеяться, ахпер, только моя Леночка меня сладострастным старикашкой называет…

– М-да… Старикашкой – это точно!– потёр подбородок, взирая на косматую седую бороду друга, Виктор. -Давно пора на тебя санкции накладывать. И куда только Евросоюз смотрит?

Между тем, официант принёс огромное блюдо, на котором дымились обещанные румяные членистоногие. Следом другой вэйтер доставил на подносе с эмблемой данного заведения, два поллитровых бокала ледяного пива и запотевшую бутылку водки.

– А гороха к пиву есть?– с невинным видом спросил у официанта Вард.

– Гороха? Простите, вы что имели в виду?

– О-хо-хо-о-о-о!..– всхлипнул от хохота Виктор. – Знали бы вы, молодой человек, что он имел в виду!..

… Вольдемар как-то сразу оказался вне гранфаллона. Возможно, то было некоторое предопределение. Возможно, как утверждали впоследствии эсэсэровцы, то был некий знак свыше. А потому, наверное, случай с Горохом также стал результатом особого расположения небесных светил по отношению к «СС-«Р» и противостоявшему ему Вольдемару. Хотя, если уж быть откровенным до конца, то Вольдемар вовсе и не был Вольдемаром, а был Вовой или Володей, как его ласково называла зеленоглазая Мариэтта…

Всё произошло во время летней студенческой практики. Она случилась после сессии, которую друзья, откровенно говоря, сдали как и подобало советским первокурсникам, нюхнувшим свободной жизни, не лучше, нежели многие их предшественники. Кое у кого из них были «неуды», от которых предстояло избавиться уже в осенне-зимний период. Так или иначе, до означенного периода было еще достаточно далеко, а вот до практики – рукой подать, что грело соратникам сердце, ибо поистине для друзей – филологов нет лучшего занятия, чем собирать диалекты в молоканских селениях близ славного города Кировакана (т.е. града С.М.Кирова).

Нужно заметить, что живописные, если не сказать чистые, пейзажи сего горного местечка явно диссонировали с той мерзкой позицией, которую Вольдемар с первых же дней продемонстрировал по отношению к сообществу. Хотя и раньше на курсе, в ходе учебных действий он, Вольдемар, несмотря на личный интерес к Есенину и Окуджаве, всячески сторонился великолепной «пятерки», дистанцируясь от эсэсэровцев даже на переменках.

Надо ли говорить, что он и не задумывался о возможности совместных с соратниками, ставших для них едва ли не ритуальными, посещениях «Крунка»? И это несмотря на то, что он был замечен в употреблении напитков, которые студенчество предпочитает компоту! Не питал он кроме всего и симпатий к преферансу, чего уж соратники ему и вовсе не могли простить.

А потому случившееся тогда , много лет назад, в Кировакане должно было случиться рано или поздно. Нечто подобное должно было случиться если не в Кировакане, то в Ереване, в универе, в перерыве между учебными действиями, например.

Однако, обо всем по порядку.

… Ах, лето, лето… Дивная пора! Тёплая погода вселяет в студенческие (и не только) души мимолетное блаженство, побуждая поскорее позабыть обо всех весенних невзгодах, не исключая и «двойки» на семинарах. Лето, можно сказать, время неразумных, а порой и недостойных поступков, навеянных ложным ощущением счастья (насколько это возможно в 19 лет), а стало быть вседозволенности (насколько это было возможно в первом государстве рабочих и крестьян). Кстати, теплая погода и стала одной из причин нашей истории.

– Жарко, пива охота, – посетовал, зевая и зачем-то при этом прикрывая огромной ладонью рот, Большой, сев в кровати и свесив босые волосатые и дурно пахнувшие ноги.