Владимир Перцов - «И вот вам результат…»

То есть шёл к этому очень целеустремлённо.

Его звали Виктором.

Это было вступление, хоть, допустим, и грустноватое.

Дальше будет тоже про скульптора, но повеселей. Его звали Николаем, сокращённо – Коля. А фамилия ему была Олейник. Он был сыном своего папы, тоже Олейника и тоже скульптора. Папа был большой, широкой души. Поэтому в большой его мастерской на улице Пушкинской всегда толкался народ. Иногда, по рассказам очевидцев, папа брал в руку бутылку, говорил: «Спорим?!» Кто-то из неопытных обязательно попадался, кричал: «Спорим!» Спорили обычно на ящик водки, минимальная ставка. И вот, оговорив предмет спора и размер ставок, папа-Олейник раздавливал рукой бутылку, получал взамен ящик нетронутых – и тут начиналось пиршество искусства.

Да! Были люди в наше время!

Коля рос в такой незабываемой атмосфере, но от папы взял лишь талант. Ибо достигнув возраста, в котором Олейник-папа показывал свой богатырский аттракцион, Коля был худым, каким-то изношенным, имел кучу болячек, поскольку ваятель – профессия вредная, кто бы что ни говорил. Единственно, что у него было целым, – это упомянутый талант, и лицо у него было хорошее. И памятники выходили из-под его резца тоже хорошие, честные. Можно посмотреть хоть его Памятник афганцам – в скверике возле Киево-Печерской лавры. Посмотреть и заплакать. Его работы стоят в Киеве и по остальной бывшей Украине, за которые его одни хвалили, другие хотели убить. Ибо Коля Олейник был настоящим скульптором, а значительный памятник – вещь, как правило, политическая.

Особенно когда половина нации чокнулась.

И вот обещанное более весёлое.

Автору буквально посчастливилось быть знакомым с этим замечательным человеком. Конечно, в процессе знакомства Коля рассказывал всякие интересные истории из своей профессии. Хотя неопытные удивятся: что может быть интересного у скульпторов, это же, извините, не автогонщики и даже не конокрады? Но автор настаивает, что везде есть интересное, просто надо любить слушать больше, чем говорить.

А это трудно.

Кстати, автор именно от Коли узнал то ли притчу, то ли анекдот про памятник Ленину. У Черчилля отличительным признаком была сигара, хотя он изваян в виде перекошенного инвалида с палкой. У Феликса Дзержинского такой сигарой была чудовищно длинная шинель, ниже уровня моря. У Ленина была кепка. Конечно, Ленина ваяли много и по-разному. Бывало, что и неглиже. То есть неубедительно лысого, в виде школьного учителя в пиджаке, галстуке. Но. Если нужно было придать Ильичу энергию движения, устремлённость в прекрасное, но опасное будущее, его ваяли с кепкой. Если кепка была в руке, было понятно, что он только что по-народному сдёрнул её с головы со словами: «Пропадай моя телега – вперёд, к победе коммунизма!» Если же кепка сидела поверх головы, значит, ещё минута – сдёрнет Ильич кепку с головы и призовёт прихожан из студентов сброситься на постройку революционной «Авроры», громко поя Интернационал»! То есть это был не просто головной убор, это был символ, фетиш, знамя и оберег в одной руке.

Да. И вот, рассказывают, какому-то городу срочно понадобился более новый памятник Ленину. И более крупный. Город-то разросся, а старый памятник был похож на лысое дитя с протянутой рукой, как бы для подаяния. Заказали памятник чуть ли не в Москве, сказали скульптору: надо, чтобы Ильич как бы стоит, а сам как бы устремляется и вот-вот шагнёт в будущее, прямо с постамента! Скульптор понял, что без кепки никак, и изобразил вождя с развевающимися полами пальто, кепка в вытянутой руке, рот широко приоткрыт. Ильич как бы первым устремился вперёд с криком «держи вора!».

В смысле «смерть капиталу!».

Памятник заказчику понравился. Хоть скульптор и затянул работу до последнего. То есть послезавтра открытие, а с кого сдёргивать белое покрывало? Плюс скульптор то ли заболел, то ли запил, они ведь тоже люди. Короче, привезли ящик с дорогим содержимым, распаковали; всё на месте, всё целое. Вдруг кто-то из молодых говорит: «Товарищи, у нас по плану Ленин с кепкой, а тут – ноль!» Кинулись в чертежи – действительно! Смерть. И тогда пригласили местного сикейроса, сказали: «Михаил, к завтрашнему дню должна быть на голове кепка: людей, денег, патронов не жалеть!»

И работа закипела. Раньше, кстати, могли работать и одновременно кипеть, изумляя иностранных коллег.

Короче, завтра днём праздник. Центр города украшен и как новый. Посредине памятник, памятник скрыт от нескромных глаз белым полотнищем. Самого Ильича затащили на постамент краном и ночью; штыри, цемент, всё как положено, что-то, конечно, торчит, но хрен с ним, успели! И вот речи, музыка, «ура!» собравшихся. Полотнище, которое, как правило, цепляется за все выступы, сегодня медленно, но верно, по-большевистски сползает вниз. Начальство облегчённо выдыхает: стоит Ильич! Стал на века, как на вахту. В прекрасном пальто, отличных ботинках, молодец скульптор, постарался! На голове вождя замечательная кепка. Другая кепка у него в руке, и он указывает вперёд – к победе коммунизма.

Занавес.

Было ли такое или это эхо народной фантазии – наука молчит. Впрочем, жизнь при напрасно забытой советской власти была столь изобретательна на события, а Лениных ваяли так часто, что такой эффект вполне допустим.

И вот Коля.

Когда на бывшую страну навалилась демократия, все стали добывать деньги чем попадя. Лично Коля бросил эпическую номенклатуру, давай ваять памятники убитым бандитам. В мраморе, бронзе, граните на кладбище. Заработок был конкретный и, главное, стабильный. Но были нюансы. Тогда такое было время – иногда нюансы брали и прижимали вашу звонкую песню лицом к асфальту.

И вот про такой нюанс в монументальном искусстве.

Как-то в Колину мастерскую пришли бойцы и соратники свежеубитого братана. Как правило, они приходили скромно, без стрельбы, осматривали белые гипсовые головы, руки, торсы, заготовки. Сами с такими же торсами, с толстыми запорожскими шеями, в знаменитых тогда спортивных штанах «адидас». В мастерской сразу становилось тесно и неприятно от жутких затылков. Тему задавал старший:

– Ты, что ли, этот… который памятники делает?

– Я. Скульптор.

– Это ты, значит, царице памятник слепил?

Коля осторожно:

– А что?

– Я говорю, можешь. У нас братана убили, суки, но мы отомстим.

– Нужен тоже памятник, нашему Толяну!

– Понятно. Какой бы вы хотели?

– Ну, на кладбище, какой!

– Понятно. В каком виде? Погребальная урна, склонённые ангелы, увядший дуб, ростовая скульптура, бюст, барельеф, стела…

– Подожди! Во-первых, при чём тут урна?! Или дуб! Думай, что говоришь!.. Какой мы хочем, братаны?!

Тут, говорит Коля, начинался худсовет.

Например, кто-то хотел, чтобы памятник блестел, чтоб как из золота. Чтоб все издалека жмурились, никаких бабок не жалко. Согласились, что Толян должен быть в бронзе, и нанять людей, чтоб начищали. Но кто-то вспомнил, когда был в Париже, в смысле в этой, как её, блин… о, в Италии! – так там памятники стоят явно тоже железные, но аж зелёные – такие старые.