Роман Михеенков - Слова и музыка

– Я прошу руки вашей дочери. Мы с Русланой любим друг друга,– выпалил на одном дыхании, даже не успел испугаться.

Он сделал несколько шагов и замер. Пристрелит или просто забьет прикладом?

– Что ж ты за…– громовержец повернулся и впился в меня взглядом. Я снова не понял, как трактовать его фразу.

Мне было всё равно: оскорбит, ударит, пусть даже затопчет ногами. Любой результат лучше мучительного ожидания. В конце концов, моей любви повиновался звездопад. Моя любовь выдержала испытание временем. Ради нее существует жизнь. Ради нее не страшно умирать.

– Я всё понимаю. Любовь. И мужик ты хороший. Но кто ты? Искусствовед. Вшивый интеллигент. А моя дочь… В этой стране, если ты не воруешь, денег у тебя никогда не будет. А тебе и красть негде,– его речь вдруг стала напевной, он будто разговаривал сам с собой.

– Не всё же упирается в деньги,– я воспользовался паузой в его «песне о деньгах».

– Помаетесь, переругаетесь, разбежитесь,– прозвучало, как строчка из колыбельной.

– Если у вас столько власти, что вы готовы за нас всё решить, неужели вы неспособны решить иначе? Или это для вас сложно?– я попробовал взять «на слабо», других аргументов не было.

– Всё, Руслану уже… она уехала, можем возвращаться,– он посмотрел на часы, развернулся и пошел в сторону деревни.

Это был всего лишь трюк? Дешевый, пошлый трюк, чтобы увезти Руслану без лишних скандалов? Я представил, как охранники тащат ее вниз по лестнице, запихивают в тонированный джип. Неужели абсолютная власть нуждается в таких убогих уловках? Отвлечь и чужими руками сделать подлость. И ни в коем случае при этом не присутствовать.

Ружье соскользнуло с плеча, больно ударило по ноге. А если говорить с ними на их языке? Если ответить жестокостью на жестокость? Я вскинул ружье, поставил палец на курок.

– Стоять!– хотел громко и грозно крикнуть, но получился скорее визг.

– Стрелять будешь?– остановился, удивился, но не испугался.

– Вы прямо сейчас звоните, чтобы ее вернули,– ружье дало чувство уверенности. Сейчас оно было уже не помехой, а убедительным аргументом. Я ощутил приятную тяжесть. И власть.

– А то что?– и снова в его голосе не было страха.

Скажу хоть слово и уже никогда не выстрелю. А если промолчу и нажму на курок? Что это изменит? Убийство во имя любви останется убийством. Простит ли меня Руслана? Любит ли она меня или я для нее всего лишь увлечение? Я сломаю жизнь ей и себе. Стану убийцей. Если в тюрьме напишу роман об убийстве ради любви, его никто не прочитает. Домечтавшись до тюремной литературы, я стал себе противен и опустил ружье.

– Вот видишь, куда ты? Не твои это игрушки. Ружье сдашь сторожу.

Я ощутил абсолютную пустоту. Он вползла в сознание, вытеснив смятение и горечь. Тупая, ватная пустота. Руки подняли ружье. Глаз увидел цель. Палец нажал на курок.

Убить способны не мысли и не чувства. Убивает пустота. Ей всё равно в кого и за что стрелять.

Раздался сухой щелчок. Пришлось нажать на курок еще и еще раз. И снова щелчки.

Громовержец замер и медленно повернулся.

– Что ж ты… сынок,– в его голосе слышалась горечь,– Что ж ты наделал…

– Оно не было заряжено…– стало понятно, почему он совсем не испугался, стоя под дулом.

– Мне надо было знать, чего от тебя ждать,– он подошел, по-отечески прижал меня к груди.

Онемевшие руки уронили ружье на землю. Тело обмякло. Деревья слились в зеленом водовороте, затягивающим в страшную черную бездну.

– Не всегда мы можем решать свою судьбу,– его голос раздавался откуда-то сверху, спокойный и монотонный,– Жениха Руслане выбираю не я. Он будет преемником, его назначат хозяева. Это не твои и даже не мои игры. Пусть так будет. А я хочу дожить спокойно.

ххх

Спасенные в экстремальных ситуациях празднуют второй день рождения. У меня появилась дата первой смерти. Забыть о том, что ты способен убить человека, невозможно.

Сознание отказывалось принимать произошедшее. Казалось, что это какая-то болезнь, вызывающая мигрень, что я сейчас вернусь домой, съем горсть таблеток, запью их чаем с земляничным вареньем, и всё пройдет.

Спустя несколько месяцев, поняв, что избавиться от навязчивого кошмара просто так не получится, я стал искать оправдания. Обвинять во всем отца Русланы. В конце концов, именно он спровоцировал меня, унизив, растоптав чувства, доведя до крайности. Это был его выстрел. Не будь его, я никогда бы не направил оружие на живое существо. А еще лучше, если бы в моей жизни никогда не было Русланы. Это всё из-за неё.

Устав от бессмысленных обвинений, я попытался договориться со своей памятью. Или совестью? «Я каждый день кормлю бездомных собак, такой человек не способен на убийство». «Я пять раз нажал на курок незаряженного ружья, если я спасу пять живых существ, мы будем в расчете». Только было непонятно, с кем в расчете.

Я помню момент, когда наступила абсолютная апатия. Воспоминания накрывали меня во время выступления на научной конференции. Произнеся дежурную фразу «Италия – родина возрождения», я снова провалился в «сцену на охоте» и понял, что мое возрождение уже никогда не наступит. Убежал, сорвал доклад. Даже не стал оправдываться. Почувствовал приближение смерти.

Возникло желание проститься со всем, что когда-то радовало, делало счастливым, наполняло жизнь смыслом. Перебирая семейные фотографии, альбомы с репродукциями «Возрождения», бродя маршрутами детства, я тосковал по неслучившемуся счастью, несложившейся жизни. Я достал с антресолей картины моих родителей и развесил их по стенам. Особенно мне нравилось включать «Брандебургские концерты» Баха и слушать их, созерцая зимние пейзажи кисти отца.

Незаметно сцена холостого выстрела перестала быть кошмарным сном. Просто сон.

Единственное, что осталось черным осадком, какой-то копотью на душе – я перестал делить людей на авторов и исполнителей, милых и мерзких. Всё просто: выстрелю я в этого человека или нет.

ххх

О свадьбе Русланы и Феликса говорили в новостях всего мира. Она повлияла даже на котировки валют. Отец в прямом эфире благословил их брак, будучи сильно нетрезвым.

Спокойно дожить у громовержца не получилось. Очень скоро его обнаружили мертвым в подмосковной резиденции. Слухов о причине смерти было много, но уголовного дела так и не завели.

Узнав об этой смерти, я почувствовал легкость. Мое тело показалось мне невесомым. Лети, куда хочешь.

Наверное, почувствовав, что осталось недолго, отец позаботился о будущем дочери: по завещанию, доверенность Феликса на управление компанией каждый год теперь подписывала Руслана. Я не вникал в юридические тонкости, но выходило так, что ни убить ее, ни развестись в ней Феликс не мог. Как она мне потом объяснила, в случае ее смерти, всё, наворованное непосильным трудом отца, доставалось не Феликсу.