Григорий Федорец - Дядюшка Лео, или 2 агента парагвайской разведки

Степенно расстегнув многочисленные пуговицы, он эффектным жестом передал макинтош подруге. Далее последовал двубортный пиджак черного сукна. Грузным шагом бывалого молотобойца мужичок подошел к аппарату. Взял в руки кувалду. Качнул снаряд, приноравливаясь к весу. Расположился напротив подушки. Широко расставив ноги, чуть присел. Взмахнув кувалдой высоко над головой, замер на миг и рубанул.

«Пох», – утробно охнула подушка, а по шкале рванули веселые огоньки.

«Хрясть», – и натянутая на напряженных ягодицах брючная ткань разлетелась по шву в стороны. Белые, в крупный горошек, трусы выскочили из теснины. Оба звука слились.

Молотобоец медленно распрямил спину, самодовольно наблюдая, как мчится вверх дорожка. На числе «480» замерла. Мужичок повернулся к спутнице. Лицо его сияло. Что сказала мадам, я не слышал. Дальше произошло наглядное подтверждение тезиса, что счастье призрачно. Мордаха силача скисла, превратившись из румяного персика в залежалый урюк. Полный конфуз. Мужичок, вырвав у блондинки плащ, пулей влетел в него. Запахнувшись, он тут же скрылся в толпе. Исчезла и мадам.

Сидеть под навесом, потягивая прохладное пиво, наблюдать за коловращением вокруг было, несомненно, комфортнее, чем плющиться и потеть в толпе. Весеннее солнце радовало, пиво было отменным, с натруженных ног стекала усталость, а жизнь выглядела увлекательным путешествием с приятными сюрпризами. К сожалению, все заканчивается. Допито пиво, солнце завалилось за стены домов, а нам пара возвращаться.

Крутясь в яме панцирной сетки, я торопился заснуть. Завтра предстоял хлопотный день. Кровать кряхтела и вздыхала. Игорь давным-давно выплескивал переливистые трели. Мне же сон не шел. Тогда я пошел на хитрость. Стал перебирать в памяти события последних дней, утомляя сознание. Удалось. Сон, невесомым шелком, накрыл и поволок в дивное путешествие по небывало-бывалой стране. Картинки, скрытые рваным туманом, наплывали, голоса людей звучали мягко, убаюкивали. Медленно выплыло купе плацкартного вагона с пассажирами. Где-то рядом я. Неспешный дорожный разговор. В углу у окна дед.

– Вот ты говоришь, рецепт самогона, – говорит он. – Как-то, мил человек, мне присоветовали рыцептик. Пальчики, грит, оближешь. Вкуснятина и забирает хорошо. Молодой парняга. Одет прилично. Я уши-то и развесил. Способ простой. Можешь не записывать. Так запомнишь. Берешь дрожжи. Кус малый отрезаешь и в рот, под язык. Чаек теплый, с сахарком. Вприхлебку. Дрожжи бродят, хмель легкий, но забирает. Вкусно. Во, думаю, благодать. Дешево и сердито. Домой пришел. Бабки нету. Я в холодильник. Взял дрожжей. Кусок отрезал. Не пожалел. Воду вскипятил, заварил чай покрепче. Дрожжи под язык и чаек потягиваю. Сразу забирать стало. Сижу за столом, радуюсь. Бабка моя приходит. Ты, че, говорит, старый черт, уже пьяный? Где набрался? А хмель такой легонький. Веселит. Я ей, мол, рыцепт новый пробую. Дрожжи с чаем. Хочешь? А она: «Дрожжи, с чаем! Сдурел! Тебя ж, пронесет». Видать сглазила. Такая свистуха скрутила. Не передать. Двое суток полоскало. До нужника бегать устал. Припер в избу поганое ведро. Его и пользовал. В доме вонища. Еле выжил. Во, дела! А ты говоришь, рыцепт. Не всякому слову верь. Попадаются шутники. Не приведи господь.

Я смеюсь со всеми. Но звука нет. Купе плывет и тонет в вязкой черноте.

Глава вторая. В поезде Москва-Берлин

Наш поезд уходил с Белорусского вокзала вечером. После вчерашних хождений на прогулки не тянуло. На совете было решено кантоваться в номере до таинственного «расчетного» часа, а потом выдвигаться. До сих пор не понимаю, кто и по какому принципу определил «расчетный» час. Почему он у нас равен двенадцати ноль-ноль, а в Европе это два пополудни. Сколько ни пытал гостиничных зубров, внятно никто объяснить не смог.

Ровно в двенадцать, нагруженные сумками, мы стояли на бетонном крыльце с обгрызанными ступеньками. За спиной – массивные двери родного «Золотого колоса». Перед нами – тихие дворы Москвы. А за ними, в туманной неизвестности, грезились лучшие города Европы. Неугомонный шеф, докурив сигарету, щелчком запустил окурок в урну. Придав полям шляпы правильное положение, параллельно поверхности земли, Игорь скомандовал:

– Вперед! – и, шагнул с крыльца. Подхватив сумку, я верным оруженосцем последовал за ним.

На удивление, на вокзале оказалось малолюдно. Прогулка по зданию, посещение мест общественного пользования, закуп прессы и два часа ожидания – джентльменский набор вокзальных развлечений.

Состав подали на первый перрон. Едва зашелестел голос диктора, известивший о начале посадки, мы поспешили в вагон. То, что поезд идет за кордон, было видно невооруженным глазом. Вымытые вагоны сверкали новенькими пятаками. Вежливые проводники, без признаков похмелья, приветливо встречали степенных пассажиров. Любо-дорого. Разительное отличие от поездов, курсирующих по стране. Порадовала обстановка внутри вагона. Красивые занавески, ковровая дорожка без дыр, живые цветы в канопе, тишина и благолепие. Коммунистический рай в отдельно взятом вагоне категории «мягкий».

Мягко откатилась дверь, открыв узкое, словно школьный пенал, купе. Две обтянутые кожей полки на одной стороне, третья притянута к потолку. Металлический стол под накрахмаленной до металлической жесткости белой скатертью. Малюхотная ваза с вечноцветущими незабудками из пластмассы, ровный свет плафонов.

–Уютная будочка на колесах, – выдал шеф, протискиваясь с баулом. Плюхнувшись задом на полку, он оккупировал полкупе. Мне пришлось маячить в проеме:

– Шеф, шевели батонами. Народ по коридору пройти не может.

– Не баре, подождут, – Игорь разглядывал пристанище. Утолив любопытство, перевел взгляд на меня:

– Заходь, не отсвечивай.

– Куда? – обозлился я. – Ты тут расселся, как слониха в детском тазике. Ни пройти, ни проехать.

– Слониха, – поморщился он. – Скажешь тоже, но передвинулся.

Распаковывать вещи в тесном купе нескольким людям одновременно – еще то развлечение. Извиваясь ужом, ты вылезаешь из куртки. В этот же момент попутчику приспичивает запихнуть чемоданище на верхнюю полку. Роста не хватает, и он тянется на цыпочках вверх, пыхтит и тужится. А когда победа близка, чемодан цепляется застежкой. Силы на исходе, пот ручьем льется по спине, под мышками пожар в джунглях. Мышцы наливаются свинцом и вибрируют. Еще мгновение, и все усилия коту под хвост. Сконцентрировавшись, попутчик, спружинив ногами, подпрыгивает на вершок. Мощный толчок, и упрямец, недовольно лязгнув, перескакивает застежку. Ура! Победа! Увы, счастья миг краток. Удача – девка блудливая. Только треть чемодана лежит на полке. Остальная нависает грозной лавиной. И тут вагон дергается. Чемодан рушится вниз, накрывая хозяина, бьет по темечку ничего не подозревающего соседа, валя обоих на пол.