Анна Вершкова - Аня без прикрас

Мамочка мне, конечно, ничего не сказала, она понимала, что я ничего плохого не сделала, просто хотела проявить инициативу, показать свою самостоятельность и сделать маме маленький сюрприз. Сюрприз вполне получился. А квартальная – это была такая должность в городском хозяйстве. Она ходила по городу, по дворам, следила за порядком, чтобы везде было чисто, и во дворах, и возле домов, чтобы травка была подстрижена. И вообще не нарушался порядок. Зато у меня теперь была знакомая квартальная.

А потом нам поставили розетки на стены, установили счетчики и разрешили пользоваться и утюгом, и электроплиткой.

Летние каникулы после третьего класса я проводила дома в компании соседских ребятишек и своего младшего брата Саши. Мы целыми днями гуляли на улице, играли в мяч, в прятки, пасли лошадку Розу.

Но неожиданно все наши игры отошли на задний план – у меня к ним пропал интерес. Дело в том, что Олина бабушка купила на рынке новорожденных индюшат. Совсем крошечных. Целых двадцать штук. И когда я их увидела, таких маленьких, пушистых, то совсем потеряла покой. А они такие шустрые – все время пищат, в коробке возятся, толкаются. От зависти я просто умирала.

Оля – это моя подружка-соседка, на два года младше меня. Жила она с двумя бабушками и мамой. Одна бабушка была маминой мамой, а вторая – бабушкиной сестрой – Олиной крестной, которую Олечка называла просто «Крё». И я очень завидовала подружке, ведь у меня не было ни одной бабушки, а тем более крестной.

А еще у них был амбар – сарай с металлическими распашными дверями. Об эти двери мы с подружкой играли в мяч. У нас тоже был сарай, но до амбара ему было далеко, потому что двери у него были деревянные, и он был не такой большой, как соседский.

И хоть я за глаза Олину крестную тоже называла «Крё», и наш сарай «амбаром», но я-то знала, что все это неправда – и крестная вовсе не моя, и мой сарай совсем не амбар. В общем, завидовала я подружке страшно. А тут еще индюшата…

И я стала просить маму, а точнее умолять, тоже купить мне индюшат. Я готова была пообещать ей что угодно – и вести себя хорошо, и Сашу везде брать с собой (ему было два с половиной года) и даже начать хорошо есть, без капризов. Подружка Олечка была девочка упитанная, даже толстенькая, а я напротив – худышка. Одни коленки торчали и лопатки. На какие только ухищрения мама не пускалась, чтобы откормить меня. Даже подарки сулила. И все без толку.

Наконец мама не устояла, и птичек мне купила, целых шесть штук – ура, ура! Правда, она взяла с меня слово, что ухаживать за ними я буду сама – и кормить, и поить, и убирать.

И я принялась растить индюшат. Первые дни я от них вообще не отходила – кормила их творожком, яйцом, мелко травку резала, поила водой. Просто не могла нарадоваться и налюбоваться на своих питомцев.

Но через несколько дней мне все это надоело, и я перестала даже заглядывать в коробку. И маме поневоле пришлось самой заниматься индюшатами. Наверное, благодаря правильному кормлению и уходу, наши птенцы стали быстро расти, и на глазах превращались в настоящих птичек – здоровых, хорошеньких и активных.

А в это время у Оли индюшата почему-то начали дохнуть.

Что ни день – то покойник. То ли их кормили неправильно, то ли болезнь они какую-то подцепили, но на них напал мор. Сначала птичек нам было жалко, мы с подружкой даже плакали над каждым задохликом. Но индюшат у соседей было целых двадцать штук, и поначалу даже не было заметно, что они убывают. А они дохли и дохли. Почти каждый день. То по одному, то по два.

Мы с Олей не могли пустить на самотек такое дело, и превратили индюшачий мор в игру. Каждый день мы стали устраивать пышные индюшачьи похороны. Народу на наши мероприятия собиралось достаточно много – все маленькие дети с нашей улицы.

Работы хватало всем – кто рвал одуванчики по обочинам, кто траву, кто ямку копал. А мы с подружкой делали для дохлых индюшат нарядные гробики. Я выпросила у своей мамы красивую ароматную коробочку из-под духов «Красная Москва». Она была с кисточкой и с розовой шелковой подкладкой. (Запах этих духов – запах моего детства, я помню его до сих пор). В коробочку мы торжественно укладывали почившего птенца, украшали его цветами и начинался похоронный ритуал. Впереди шли маленькие дети (в их числе мой братик Саша) и посыпали дорожку травой и цветочками. За ними Ольга несла коробку с дохлым индюшонком. И завершали процессию музыканты – они играли на детских шарманках (крутишь ручку, и раздается дребезжащая мелодия). Время от времени музыканты били в барабаны. Шум и грохот был на всю улицу. Потом процессия двигалась в Олин огород – ведь хоронили их индюшонка. Там мы вынимали покойника из коробки и закапывали. Коробочку мы оставляли для следующего клиента, который появлялся, если не в этот день, то на следующий – обязательно. А если повезет, то и два сразу. Оле мама тоже дала упаковку из-под парфюмерного набора. Там раньше были духи, пудра и мыло. И в нее можно было положить сразу трех дохлых индюшат – случались и такие урожайные дни.

Взрослые нам ничего не запрещали, главное, чтобы мы гуляли рядом с домом у них на глазах, к ним не приставали и не жаловались, что скучно. А мы и не скучали – мы всегда придумывали себе интересные занятия.

Правда, однажды, нашу похоронную контору Олины бабушки чуть было не прикрыли. Как-то вечером после очередных похорон, я услышала, что Олечка плачет. Я, конечно, побежала посмотреть, но войти не решилась и подсмотрела в щелочку. Подружка моя плакала, а бабушка-крестная ее за что-то отчитывала. Но вторая бабушка как будто заступалась за внучку, прижимала к себе и тоже что-то ей говорила.

«Ах ты, Крё, – подумала я, – а я-то еще жалела, что у меня нет крестной. Ну и слава богу, хоть меня некому ругать. А у Ольги целых две бабушки. Вот будет концерт, если обе возьмутся ругать внучку».

Но вскоре Оля успокоилась, и утром рассказала мне, что случилось. Олина крестная была портнихой и шила на заказ женские платья. Все клиентки ее были модные, а ткани, из которых они заказывали платья и блузки, были дорогие и красивые. Вот в эти тряпочки, обрезки от модных заказов, мы с Олей и заворачивали наших покойников.

А тут у Олиной крестной пропал какой-то кармашек от недошитого заказа. Утром должна была прийти клиентка за готовым платьем, а крестная не могла его дошить, потому что карман куда-то подевался. Вот бабушки и пытали мою подружку – не ее ли это рук дело? Оля сначала, как партизанка, все отрицала, но потом, когда на нее посильнее надавили, вспомнила, что последнего индюшонка она заворачивала в похожую тряпочку.