Анна Вершкова - Аня без прикрас

– Саша, дыши! – приказала я и опять побежала за водой. Но в доме воды уже не было. Тогда я стала кастрюлькой набирать снег во дворе и засыпать огонь. Рядом с сухой елкой уже пылал настоящий костер. Я была в отчаянии. Сейчас уже и не знаю, как у меня хватило ума стащить коврик с дивана и накрыть горящего злополучного деда. И о счастье – огонь погас. Тогда я вытащила в коридор все, что осталось от несчастного Деда Мороза, и накрыла мешком из-под картошки.

Пожар был ликвидирован, но его последствия ужасали. Уже успокоившись немного, я принесла из колонки воды, ведро, тряпку и стала собирать с пола воду, обгоревшую вату и грязь. А тут и «гувернантка» пришла, запричитала и бросилась мне помогать. Но она, конечно, больше всего переживала за то, что за недогляд ее уволят. А я, переволновавшись, умылась, переоделась, села на диван (без коврика) и заплакала, прямо навзрыд. Все-таки такой стресс пережила, а может, боялась, что мама накажет.

Но родители у меня были мудрые. Они меня даже не поругали, напротив, похвалили за сообразительность, за то, что я догадалась накрыть Деда Мороза ковром. А за то, что я послушалась подружек и не посоветовалась с мамой, мне и самой было очень стыдно.

Мама, конечно, понимала, что могла произойти настоящая беда – ведь елка была большая, до потолка и совсем сухая. Она простояла все каникулы, и ее уже хотели разбирать. Комната крохотная, дом деревянный – все могло бы вспыхнуть моментально. Но все обошлось. А для меня это стало хорошим уроком на всю жизнь. Я поняла, что подружки не всегда дают добрые советы, иногда они это делают по незнанию, а иногда и из зависти. А главное, я осознала, что не должна теряться и паниковать в сложных ситуациях. Поплакать можно и потом, когда все трудности и проблемы будут позади. А в ответственный момент надо быть сильной, собранной и решительной. И потом я часто вспоминала себя ту, десятилетнюю девчонку, борющуюся с огнем. И это мне всегда придавало сил и выдержки!

Было мне тогда лет четырнадцать. Учебный год подходил к концу, и нас, как всегда, должны были послать на прополку – то ли свеклы, то ли морковки – в колхоз. Мне совсем не хотелось ехать. Дома остался младший брат, родители на работе, столько планов…

И тут – о радость! – автобус сломался. Нас отпустили и я, счастливая, помчалась домой.

Дома мы готовились к новоселью. Много лет строился наш дом, и наконец-то все было готово. Даже в родительской спальне были покрашены полы и уже почти высохли. Мама, чтобы выветрился запах краски, открыла окна настежь. Но чтобы мы не лазили в дом через окно и не затаптывали новый пол, дверь со стороны столовой она подпирала папиной двухпудовой гирей.

Прибежала я домой, а входная дверь – заперта. Я побегала, покричала, позвала Сашу, но он не отозвался – значит, убежал куда-то. Недолго думая, я полезла в окно спальни. Предварительно разулась и аккуратненько добежала до двери в столовую, но она не открывалась.

– Ну, ясно, мама опять ее подперла гирей, – решила я. И стала пытаться отодвинуть гирю. Но у меня ничего не получалось.

Вдруг меня осенило:

– Наверное, там две гири! Нужно подналечь!

Из последних сил я навалилась на дверь. Она подалась, но там была явно не гиря. Чувствую – что-то большое падает и раздается страшный грохот, прямо как взрыв. В приоткрывшуюся дверь я протиснулась в комнату. У входа стоял Саша. Он не отзывался раньше, потому что решил со мной поиграть и прятался в саду. А на полу, посередине столовой, лежала огромная гора разбитой посуды.

Оказывается, мама перед работой вытащила в сад буфет, чтобы его вымыть и высушить. А всю посуду, которая была в буфете и вообще в доме, составила на большой обеденный стол. А там чего только не было – и подарки родителей, и привезенные дядей из Китая сувениры, в общем, все то, что она накопила за свою жизнь. Там были и новые, еще не распакованные сервизы, и две большие хрустальные вазы для фруктов. Одна – подарок папиной мамы, другая – маминой.

Видимо, маме не пришло в голову, что кто-то может влезть в окно, поэтому она и придвинула стол к двери. Он был очень большой, квадратный, устойчивый, но, к сожалению, – раздвижной. Одна половина как раз была выдвинута и на ней стояла швейная машинка. И когда я хорошенько поднажала на дверь, машинка перевесила – и стол перевернулся.

Когда я увидела груду черепков, и поняла, что натворила, я, конечно, очень испугалась. Ведь мама запретила лазить в окно, я ослушалась. Я не знала, что мне делать и, как была – в одних носочках, побежала к бабушке-соседке. Прибегаю, реву.

Она мне:

– Анечка, что случилось?

– Я все-все разбила!

Бабуська меня ощупывает:

– Что? Руки, ноги?

– Нет, всю посуду в доме!

Мы с ней побежали к нам. Как только она оценила масштаб катастрофы – запричитала в голос.

А тут папа заходит, приехал на обед. Посмотрел на перевернутый стол, на черепки, на нас с бабкой, зареванных, и говорит:

– Не реви, все нормально.

Он принес со двора большой таз, сложил в него все осколки и выбросил в выгребную яму. Только успел закончить – тут и мама пришла на обеденный перерыв.

Она еще не успела зайти в дом, а папа, как коршун, летит к ней, старается опередить:

– Не волнуйся, все в порядке.

Папа очень боялся, что мама начнет ругать меня. Но мамочка, конечно, просто опешила, увидев такое. И со словами:

– Посуда бьется к счастью, – повернулась и бросилась вон из дома, чтобы мы не видели ее слез. Она шла на работу и всю дорогу плакала.

Вечером, когда все успокоились, и мы ужинали из новых простых тарелок, пили чай их граненых стаканов и рассматривали оставшиеся от нового чайного сервиза блюдце и чайничек, я клятвенно обещала маме, что, когда вырасту, выучусь и буду работать, накуплю ей много красивой посуды. Самой красивой на свете! Какую она только пожелает!

Правда красивую посуду и позже дарила мне чаще всего мамочка, а я ее частенько била, да и сейчас такое случается.

Случай этот я запомнила на всю жизнь и до сих пор признательна своим родителям за такую реакцию. Я понимала, как маме было жалко красивую посуду, тем более что тогда так трудно было ее купить. И собирала она ее в течение пятнадцати лет после войны.

Но никто – ни по горячим следам, ни потом – меня не ругал и не упрекал. Наоборот, всегда шутили, вспоминая подробности – как соседка испугалась, что я себе что-то разбила, как папа носил эти стекляшки и как бежал навстречу маме.

Как-то зимним вечером я возвращалась из школы. Почему-то одна.

Было морозно, пустынно и темно. Редкие фонари на столбах слабо освещали улицу. За всю дорогу я не встретила ни одного человека. Снег скрипел под ногами, и каждый шаг отдавался в моих ушах. Было немного тревожно и жутко. Я шла быстро, для смелости размахивала портфелем, и время от времени трусливо озиралась по сторонам. Кругом не было ни души.