Валерий Смирнов - Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Второй мент притормозил Павлова метров через триста, долго проверял права, пока не спросил: сколько тот содрал с несчастного пассажира? На что Павлов, как на допросе третьей степени, мгновенно раскололся: ни хера. И упорно стоит на своем, хотя ему намекают за чистосердечный раскол без особых последствий.

В это время Кригер исходит образцово-показательной пеной, что опоздает на самолет и менты за это ответят. А старлей спокойно замечает: он и так всю жизнь перед разным говном в ответе. И пока он не узнает, сколько нетрудовых доходов откинул гражданин Кригер владельцу красного «Жигуля», так вместо того, чтобы скакать до самолета, пассажир только и сможет летать кругами рядом с собственным паспортом.

Когда самолет уже гудел винтами до Киева, Павлов высадил Кригера у его дома. До встречи у морского музея еще оставался целый час.

Если Кригер так боялся опоздать до музея за свои несчастные проценты, что тогда говорить за Луполовера с его социальными накоплениями? Генрих Эммануилович, ценивший время, будто уже жил в Америке, выскочил из хаты за полтора часа до свидания из-за боязни опоздать к этому торжественному мероприятию. И спокойно садится себе на трамвай десятый номер с желтой лампочкой под биглем, потому что успевает даже на скорости общественного транспорта по личному делу. Кто помнит, зачем на одесском общественном транспорте у свое время появились такие мигалки, с понтом каждый троллейбус бежит, не цепляясь за провода, а как «скорая помощь» без летального исхода? За это мало кто помнит в отличие от того, чем еще кормило море город в те незабываемые времена, когда милиция тралами чесала парикмахерские у рабочее время.

Лампочки на крышах трамваев и троллейбусов появились из-за манеры некоторых пассажиров ездить по Одессе как им захочется. Особой популярностью такие маршруты проканывали поздним вечером. Садится небольшая компания в какой-нибудь трамвайчик и спокойно подпрыгивает на рельсовых стыках. Потом один из нее топает до водителя и нежно просит его сделать из трамвая такси — гнать без остановок, пока не выйдет команда за конечную, пусть даже посреди маршрута. А водитель не спешит объяснять за то, что трамвай не вертолет и изредка должен тормозить у столбов, потому что, кроме вежливого тона, пассажир бряцает далеко не стартовым пистолетом. И пока наш трамвай вперед летит, как тот паровоз, правда, без надежды остановиться в коммуне, кореша вооруженного пассажира начинают проверять у вагона билеты и карманы, а также какой бижутерии вешают на свои пальцы и горла разные «зайцы». И при этом так тщательно и со вкусом чухают вагон, будто разжились постановлением прокуратуры на поголовный шмон. А куда, спрашивается, им спешить, если за них это делает трамвай без остановок? И чего бояться, когда каждый из нас не понимает, где заканчиваются его права ходить с битой мордой и начинаются обязанности по самообороне. Главное, ни один пассажир почему-то не хочет использовать для самозащиты руки и ноги, которые государство дозволяет противопоставлять ножам и пистолетам. Конечно, если бы эти контролеры знали, что вместо бумажника из-за пазухи они могут получить пулю в голову, так вели бы себя немножко скромнее. Но пока наш народ имеет право защищать себя, как в кино «Голыми руками», налетчики мысленно благодарят родное руководство о заботе за них и показывают пассажирам аргументы и факты, из-за которых карманы выворачиваются сами собой. Пассажиры, видя, что в руках у их сограждан явно не винтовка с того допотопного паровоза, а более компактные штучки, тут же делают вид, что перстни и цепки им так натерли тело, аж избавиться от них — сплошное удовольствие. Потому, сколько ни ори в вагоне «Караул! Грабят!», от этих слов трамвай быстрее не помчится. Перетрусив со стахановской скоростью вагон, бригада по его очистке просила водителя тормознуть и, не спеша, вылетела на воздух, как управляемый реактивный снаряд. А потом трамвай дружно бежал в милицию и рассказывал о преимущественном праве движения общественного транспорта на большой Черноморской дороге.

Но менты же не могут разорваться на множество трамвайно-троллейбусных маршрутов из-за манеры некоторых пассажиров проверять, как натирают перстни пальцы мадамов далеко не каждый вечер. Так одна умная голова раскрыла на себе рот за то, что до транспорта надо шпандорить желтые лампочки, особенно хорошо видные в темноте. И если по городу прет без остановок трамвай, на крыше которого желтым цветом орет лампочка, так это может помочь по-быстрому взять добровольных контролеров, чтобы выразить им глубокую благодарность за общественную заботу о проверке билетов. И несколько бригад, которые интересовались, чего возят на себе все кто хочешь, очень скоро стали заверять следователей: они сделали этот фокус первого апреля и до сих пор не смогли остановиться.

Так что Генрих Эммануилович спокойно себе сел ясным днем в трамвай с желтой лампочкой и без задней мысли трясся на свидание с журналистом Кригером и доцентом Шкаликом. Но тут, как на грех, какие-то наглые рожи затребовали от трамвая повышенной скорости и популярно объяснили остальным пассажирам: хотя они едут мимо кладбища, вряд ли кто-то хочет заказать себе здесь остановку. А поэтому пока трамвай гонит с понтом он служебный, так пора делать добровольные взносы на голодающих у братской Кампучии. Луполовер продолжает спокойно сидеть, потому что на первое свидание он едет не с чемоданом денег и банковским приложением к сортиру, а с двумя рублями на кармане. Он согласен их внести любым голодающим Кампучии, которые не доросли до правильного пользования передовой мотыжной технологии. И одет товаровед так шикарно, как давно приучила жизнь торговых работников: любое пугало отказалось бы сделать ченч на костюм Луполовера.

Вагоновожатый едет, как ему заказывали, а на крыше желтым пламенем горит лампочка, которую ясным днем никто не видит. Бандюги, догадавшиеся за качество искусственного освещения под настоящим солнцем, спокойно себе трусят трамвай и на весь вагон сообщают водителю: если они не успеют, пусть продолжает рейс по кругу. Так когда у этих контролеров есть желание и время катить на трамвае у другую сторону, Генриху Эммануиловичу такое не улыбается. Потому что опоздай на встречу у музея и придется добавлять к первоначальной цене немножко больше, чем вытрясут из всего вагона. И смелый Луполовер раскрыл рот на ширину своего подлинного бумажника. Он знал: рядом наши люди, и стоит кому-то открыть рот, так многие начинают выть что-то свое.

И тут случилось не так, как бывает в жизни, а у кино за Надю Курченко: трамвай пошел в атаку на бандитов. И повязал их. Во многом благодаря успешным действиям группы молодых людей, с которых кроме адидасовских костюмов взять было нечего. Эти спортсмены так отоварили проклятых налетчиков с помощью остального трамвайного контингента, что бандюги были рады, когда десятый номер притормозил недалеко от милиции. Так, благодаря мужеству и отваге простых советских людей, на которых опирается наша милиция в своей нелегкой работе, эта банда была обезврежена. О чем через несколько дней сообщила одна газета. Правда, вместо молодых людей в спортивных костюмах главным героем сражения в трамвае стал передовик производства, отец семьи, рядовой коммунист Нечитайло. И хотя Нечитайло проснулся в самом конце трамвайной битвы, он успел пнуть одного из налетчиков и больше других пассажиров идеологически подходил для роли героя, живущего среди нас.