Djonny - Сказки темного леса

Бросился я на него, пока он был в шоке, оттолкнул в сторону и выскочил во двор. А рядом стоит поленница с дровами березовыми. Он схватил одно из поленьев и давай за мной бегать. Вот мы круги по полянке вокруг нашего общежития и нарезали. Я бегал, бегал, бегал, бегал, а потом думаю: чего это я от него бегу? От козла этого, блядь, который бегать не умеет? И давай над ним издеваться: остановлюсь, рожи ему покорчу. Слон, говорю, ты козел, лох и дешевое чмо! И довел его, собственно, до того, что он схватил полено за два конца, заревел и об лоб себе сломал. Вот тогда я и думаю — ну его на хуй. Понял, что если бы он меня догнал, мне бы тут же пришел пиздец. Очень вряд ли, чтобы он меня ударил слабее, чем себя. Убежал я в деревню, далеко, где-то час там отсиживался, а потом в магазин пошел, купил коньячка и вернулся мириться. Вот и помирились».

Неподалеку от станции Рощино протекает река Линдуловка, на берегах которой раскинулась знаменитая корабельная роща. Она образована вековыми лиственницами — очень живописное место, куда мы с товарищами по молодости ездили пить. Однажды по осени со Слоном вышел в Линдуловской роще вот какой случай.

Нажравшись по своему обыкновению «в говно», Слон упал и лежал без движения, не подавая ни малейших признаков жизни. Желая над ним подшутить, мы сорвали с него свитер и рубаху, после чего оттащили на берег Линдуловки и бросили в заполненную водой яму примерно полметра глубиной. Собравшись кругом, мы стали смотреть, как Слон лежит на дне, раскинув руки и почти совсем не дыша.

Постепенно правая половина лица у Слона начала наливаться синевой, а другая — наоборот, принялась стремительно краснеть. Из носа и рта у Слона поплыли вверх крохотные пузыри, а кожа на груди потемнела и покрылась какими-то пятнами. Так что через минуту Слон больше напоминал лежалый труп, нежели обычного человека.

В это время на тропинке вдоль реки появилась школьная учительница с целым выводком малолетних детей. Слышно было, как она назидает своим ученикам:

— Эту рощу заложил еще Петр Первый, основатель нашего великого города. А вон то дерево… Притаившись в кустах, мы во все глаза наблюдали за этой чудесной процессией. Через несколько десятков метров учительница и дети поравнялись с затопленной ямой, а еще через несколько шагов одна из девочек испуганно закричала:

— Елена Георгиевна, там утопленник!

— Что? — удивленно переспросила учительница, но уже в следующую секунду тон ее голоса изменился. — Дети, немедленно отойдите от ямы!

Вопреки собственным словам, сама учительница подошла к яме практически вплотную, а большинство детей сгрудилось рядом с ней. Тут Слон, до этого лежавший совершенно спокойно, наконец-то почувствовал себя не слишком хорошо. Рот его неожиданно раскрылся, исторгнув наружу исполинский пузырь, а сам Слон вдруг вскочил на ноги и бросился из ямы. Это была ужасающая картина. Только что все было спокойно, утопленник с посиневшим лицом мирно лежал на дне ямы — и вот грянул взрыв! Полетела во все стороны вода и палые листья, а над рекой и рощей повис многоголосый крик перепуганных насмерть детей. Надо отдать должное реакции учительницы — она побежала первая и бежала лучше всех, далеко опередив собственных нерасторопных питомцев.

В те времена всю концертную тему (то есть когда и куда пойти) курировал наш коллега по Клубу Биологов, анархист по убеждениям, алисоман и яростный сатанист, меж людьми известный как Антон Крейзи. Это был мой порубежник — обитатель недалёких дворов, житель Болота. В его комнате висел огромный красный флаг с надписью «Алиса», макет револьвера и стальной шар на цепи. Он отличался обширностью связей — знал всех, кого только возможно: музыкантов, людей Системы, [11]анархистов и торговцев наркотиками. Мы были знакомы с ним ещё по клубу биологов (он занимался ихтиологией), где и сдружились на почве вспыхнувшего у меня увлечения наркотиками и сатанизмом.

Я, поскольку воспитывался в христианской семье, к четырнадцати годам уже достиг некоторой упертости в вопросах веры, части церковного догмата полагал непреложными и от сатанизма был, мягко говоря, далек. Так что с того, объяснил мне Крейзи — сатанистами не рождаются. Его власть над умами в те годы была велика, и за небольшое время я сбросил ярмо Белой Веры. Но в полной мере осуществиться замыслу моего друга не было дано.

Сам он в те годы держался проальбигойских [12]взглядов — бог христиан был для него воплощением принципа власти и началом зла, а принцип света воплощала в себе сущность по имени Люцифер.

Вот здесь у нас и случились первые разногласия.

Я полагал так: коли уж я отверг старую веру (начисто и по всем правилам — в А. Н. Лавре молитву наоборот читал, бога хулил и все дела его проклял), так мне теперь прямая дорога в Ад. По словам же Крейзи выходило, что теперь меня примет подлинный свет. Это вызвало у меня оттенки неудовольствия — к чему всё это? А как же Ад?

Поэтому я сформировал собственные взгляды на ситуацию. По ним выходило вот как: коли уж я бога отверг, то ни учиться, ни работать мне больше не надо. Начало света мне остоебенило еще в христианстве, подменять понятия (Бога на Люцифера) я не позволю, а лучше буду пить водку и употреблять наркотики, так как это и есть прямая дорога в Ад.

Исследовав свои новые взгляды, я оказался ими вполне доволен. Выходило так, что в Аду окажется в результате вся наша компания. А это значит — и после смерти я не буду скучать. Я проконсультировался с некоторыми нашими товарищами, в частности, со Слоном, и нашёл понимание — Слон терпеть не мог христиан за то, что они, по его мнению, устроили против культуры викингов в Норвегии и других скандинавских странах. Мы сформировали свою конфессию, весьма отличную от альбигойских взглядов Крейзи.

Мы решили для себя так: есть или нет Сатана, нам до этого дела нет. Лично я вовсе не затем бросил бога, чтобы служить теперь Сатане. Так что вера наша будет самого насущного толка, а для этого надо пить водку и разучить побольше сатанинских песен, чтобы их орать, таких например:

Этот текст «Коррозии металла» и множество ему подобных и стали нашей «азбукой сатаниста» — структурой настолько плотной, что из-за неё не виден был сам Сатана. Узнав про такие наши взгляды, Крейзи пришел в ужас, но такова была его доля — всё оказалось предрешено, и сделать было уже ничего нельзя.

Крейзи позвонил мне в один из осенних вечеров 93-го, и разговор наш проходил так:

— Алло, Джонни?

— Ну, — ответил я, — чего тебе?

— На игру поедешь?

— На какую еще игру? — не понял поначалу я, а потом сообразил. — Да ты что, правда?