Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе

— Что же делать? — спросил я, с тревогой обнаруживая, что начинаю воспринимать отдаленный стрекот компрессора, электровозные гудки и передаваемый по радио урок гимнастики.

Он пожал плечами с таким видом, будто хотел сказать: «А что делать? Делать нечего. Один выход — ложись да помирай».

…За обедом он подошел ко мне с бутылкой кефира в руке и брезгливо окинул взглядом стол. Я спешно прикрыл салфеткой свиной бифштекс с яйцом и зеленым луком.

— Мы ежеминутно играем со смертью, — сказал он, взбалтывая кефир. — Мы просто занимаемся медленным самоубийством, обедая каждый день. Недоваренная и тем более сырая пища плохо усваивается желудком. Очень вредны яйца, если их есть со скорлупой. Фрукты и овощи, вымоченные в растворе сулемы, могут убить на месте. Я просто удивляюсь, как мы до сих пор живы…

Вечером он позвонил мне по телефону:

— Ну, чем занимаешься?

— Да так, — сказал я, — лежу вот с книжечкой на диване.

— У тебя еще хватает мужества лежать на диване? — сказал он. — В то время, как…

Я бросил трубку и остаток вечера простоял босиком на раскаленной электроплитке. А утром повесил на шею две пудовые гири, обсыпал голову содержимым пепельницы и в таком виде отправился на работу.

И снова повстречал его на трамвайной остановке…

— Между прочим, — сказал он, заметив у меня во рту сигарету, — если вдыхать табачный дым, перемешанный с выхлопным газом, ипритом и люизитом…

Я молча опустился на колени и положил голову на прохладную рельсу.

…Кажется, трамвай пришел точно по расписанию.

— А тебе я привез вот что! — сказал мой друг, вернувшись из туристской поездки. Он с таинственным видом запустил руку в карман и достал карандаш. Отличный самозатачивающийся карандаш из цельного грифеля знаменитой фирмы «Хартмут».

Я полюбовался карандашом и спрятал его в стол. Большой нужды в нем не было — писал я авторучкой. Может, он так и пролежал бы в столе или потерялся, как терялись все другие мои карандаши, если бы не случай.

Карандаш увидел очеркист Небыков. И сразу же схватился за него двумя руками.

— Отдай! Бери за него что хочешь!

Мне очень нравилась ленинградская зажигалка Небыкова. Хороши были у него также старые мозеровские часы. Но я застеснялся. Правда, дареному коню в зубы не смотрят, но, все-таки, карандаш стоил не больше тридцати копеек.

— Не могу, — ответил я. — Подарок.

— Отдай, — угрюмо сказал Небыков. И потянул карандаш к себе. Я потянул обратно.

В этот момент вошел художник Малявко, увидел карандаш и, по своему обыкновению, захныкал:

— Я рисую. Я штрихую. Я тушую. Подари, голубчик! Уступи. Променяй. Зачем тебе? Я твой портрет нарисую. В рост.

— Идите вы все к черту! — сказал я и положил карандаш на место.

Потом зашел наш редакционный поэт Жора Виноградов, заговорил мне зубы анекдотом и попытался унести карандаш в рукаве пиджака. Я догнал его на пороге и сделал подножку.

— Ладно, — сказал Жора, разминая ушибленное колено. — Собственник! Все равно не убережешь.

После Жоры заявился председатель месткома Курчавый. Он поставил передо мной карманный радиоприемник и повернул рычажок. Радиоприемник заиграл танец маленьких лебедей.

— Между прочим, Москву ловит. Работает на длинных, средних и коротких волнах, — сказал председатель. — Чудо техники.

— Ну и что? — спросил я.

— Как что! — удивился Курчавый. — Берешь? За карандаш.

— Между прочим, я был чемпионом факультета по боксу, — прорычал я.

— Понятно, — сказал Курчавый. — Значит, не берешь.

Когда я после работы спустился вниз, из-за угла выскочил Небыков. Он схватил меня за шиворот и, кровожадно улыбаясь, сказал:

— Пошли в ресторан! Выпьем по махонькой! Я вырвался и побежал.

— Держи его! — крикнул мне вслед Небыков.

…Утром на троллейбусной остановке меня подкараулил Малявко.

— Я рисую, — затянул он, не здороваясь, — я тушую. И тут меня осенило.

— Знаешь, — сказал я. — Поговори с Небыковым. Я уже пообещал ему. Теперь неудобно отказывать.

Я усадил Малявко в троллейбус и позвонил из автомата Небыкову.

— Привет, старик! — бодро сказал я. — Понимаешь, решил уступить карандаш Малявко… за велосипед.

После этого я не торопясь, пешком, отправился на работу.

Первым в редакционном коридоре мне встретился Жора Виноградов. Он быстро нес куда-то свою любимую пишущую машинку «Оптима». Меня Жора не заметил и даже толкнул плечом.

Небыков явился на службу только в обед с рюкзаком за плечами, в котором что-то позвякивало.

Курчавый ходил задумчивый и время от времени о чем-то шептался с председателем кассы взаимопомощи.

Через два дня Малявко оказался владельцем радиограммофона РГ-ЗМ, опасной бритвы, пылесоса и машинки для перемалывания кофе. Жора Виноградов получил двуствольный винчестер. Кроме того, Курчавый задолжал ему пятнадцать рублей, а сам Жора обязан был передать Небыкову полученные от Малявко болотные сапоги и четыреста метров «Сатурна». У Курчавого к этому времени были две теннисные ракетки, велосипед, Жорины боксерские перчатки и шестьдесят рублей долга в кассе взаимопомощи. Небыков имел кожаную куртку с четырьмя «молниями», охотничий нож и подержанный акваланг в потенциале. Акваланг должен был передать ему Малявко после того, как Жора выменяет его где-то на холодильник «Газоаппарат».

Про карандаш никто из них больше не вспоминал.

Еще когда мы с домоуправом первый раз поднимались наверх, чтобы осмотреть мою квартиру, я обратил внимание на эту бабку. Маленькая такая, аккуратная старушка, Она сидела на трехногом стульчике на площадке четвертого этажа и совершенно ничем не занималась.

Старушка кивнула на меня и миролюбиво спросила домоуправа:

— Новый жилец?

Домоуправ заскрежетал зубами и бросился вверх по лестнице. А я остановился и сказал:

— Новый, бабуся! С иголочки! Новее не бывают! Когда мы спускались обратно, старушка спросила:

— Клопов нет?

— Что вы, — ответил я. — Какие клопы! Переезжал я на другой день.

— Будете ремонтировать? — спросила старушка, когда я появился на четвертом этаже с тумбочкой в руках.

— Здравствуйте, — сказал я. — Нет, зачем же. Дом ведь новый.

Я преодолел еще четыре марша, оставил тумбочку и пошел за кроватью.

— Некоторые сразу ремонтируют, — сказала бабка, когда я с ней поравнялся.

— Вот как! — удивился я. — М-да!..

— Семью перевезете в другой раз? — спросила она, воспользовавшись тем, что кровать моя застряла на площадке.