Мартти Ларни - Памфлеты, фельетоны, рассказы

К модным нарядам в данный момент относится розовая ночная сорочка с постелью и одеялом такого же цвета.

Пальто цвета бостон или фиолетовое стоимостью от 25 до 100 долларов — в зависимости от размера. Чулки светлые, капроновые или из естественного шелка.

Во избежание недоразумений мне, вероятно, следует сказать, что речь идет о выставке мод для собак нью-йоркской знати. Магазины собачьего платья наряду с готовой одеждой демонстрировали также тапочки для собак стоимостью 20 долларов за две пары, ибо у псов пока еще по четыре лапы. Собачьи поводки и ошейники на этой выставке были отделаны позолотой и бриллиантами.

В США работают триста пищевых предприятий, производящих собачий корм, который продается в закупоренных банках. Однако такая стандартная пища не к лицу подлинной собачьей аристократии. Впрочем, и этот недостаток был устранен, когда некая авторитетная фирма объявила на выставке, что ею начато производство собачьего корма под названием «кадиллак» для тех собак, которые разъезжают на «кадиллаках». В рекламном плакате фабрики ставили в известность, что собачья еда изготовлена из лучшего филе, телячьей печенки и яиц и что в ней не употреблялись кости или мясные остатки.

Я нисколько не сомневаюсь, что фабрики не использовали какие-либо остатки или низкопробное сырье, ибо они необходимы для консервных заводов, производящих пищу для людей. Итак, цинизм одержал верх над человеколюбием. Поэтому нет более лестной клички человеку, чем — собака.

Тот, кто считает меня собаконенавистником, глубоко заблуждается. Я большой друг собак, но не собачий шут. Особенно я люблю бродячих собак, не имеющих одежды. Собаки потеют и без штанов и рубахи. Но как знать, быть может, мораль определенных людей настолько строга, что они натягивают штаны и на собак?

В сообщении из Нью-Йорка рассказывают, что преобладающая часть владельцев комнатных собак — обладательницы крупных состояний и крайне редких друзей. Так вот и моя соседка, барышня в чудесном среднем возрасте, Улпукка как-то в один прекрасный день стала присматривать себе верного друга — собаку. Выбор был большой.

У барышни Улпукки были свои определенные требования: друг жизни должен был быть кротким, чистоплотным, отпрыском порядочной семьи, умным, послушным и такого размера, чтобы, взяв его на руки, можно было помечтать. Такое существо нашлось. Звали его Бен фон Гравенштейн, и у него была аристократическая родословная, в которой заверяли, что в роду Бена никогда не было помеси и что даже блохи, обитающие в его шерсти, занесены в племенную книгу.

Барышня Улпукка любила своего Бена и понимала его слабости. Бен в первый же день проявил свои раздражительные замашки. Отпрыск знатного и несколько дегенерирующего рода, он измывался над любой формальностью, точь-в-точь как великий Гаргантюа, которого ограниченная схоластика средневековья наталкивала на небольшие безумства. Бен, подобно Гаргантюа, следовал заповеди циников: естественные вещи не постыдны! У Бена была особенно непреодолимая страсть поливать все вокруг себя. С очаровательным блеском в своих карих глазах он поливал ночные туфли, подушки, пуфы, ковры, боты, пороги, низ дивана и ветхую иллюстрированую библию, лежавшую на нижнем ряду книжной полки его деликатной подруги жизни.

С течением времени Бен фон Гравенштейн стал обладателем своего собственного фонарного столба, подле которого он задерживался раза два в день. Три года он пользовался этой привилегией налогоплательщика, а затем отцы города в сто первый раз изменили планировку Хельсинки: столб был убран, а на его месте поставили киоск, где продавались сосиски. Бен был подавлен. Задержанная условная реакция в такой мере сказалась на его благополучии, что барышня Улпукка встревожилась не на шутку: как бы дорогой друг жизни не впал в болезненную депрессию. Барышня Улпукка обратилась к муниципальному совету города Хельсинки с просьбой приобрести ненужный фонарный столб. Просьба ее была удовлетворена с условием, что она не водрузит его перед зданием парламента или возле памятника маршалу Маннергейму, а где-нибудь в парке и лучше всего — поближе к детским песочным ящикам, где и другие четвероногие города отдавали дань природе.

Вчера, когда я рассказывал барышне Улпукке о том, что в Нью-Йорке в марте состоялась гигантская выставка платья благородных комнатных собак, она крайне заинтересовалась:

— Такую выставку следовало бы устроить и нам в Хельсинки. Просто позор, что в Финляндии не следят за развитием моды большого света…

Около нас появилась маленькая девчурка, которая стала гладить взъерошенную голову Бена фон Гравенштей-на. Но барышня Улпукка отстранила ее, раздраженно воскликнув:

— Не тронь ее грязными руками! Тебя не воспитывали, что ли?

Затем барышня Улпукка снова повернулась ко мне и продолжила:

— Не находите ли вы, что родителям следует лучше воспитывать своих детей?

Туристы, а отнюдь не природа, создали климат Флориды. Когда в северных штатах наступали заморозки, под солнцем Флориды появлялись первые туристы. Были среди них и такие, кто-нахватал больше, чем был способен промотать, однако преобладающую часть составлял честный народ, оплачивавший свою поездку и двухмесячное пребывание в каком-нибудь туристическом отеле в кредит. Жизнь без-забот требует, чтобы у-человека было долгов больше, чем денег… Сладкая иллюзия всегда больше по душе, чем горькая действительность.

Профессор Сэм Харрисон прибыл во Флориду не спасаться от зимы, а руководить кафедрой. Будучи естествоведом, он крайне редко пуделял внимание переменам погоды и людям. Следовательно, туристы не нарушали его душевного покоя, хотя и вызывали некоторые нарушения в гармонии самой природы: вспугивали птиц и бабочек — обитателей чащ и зарослей, превращали заповедники в закусочные под открытым небом. Скамейки в парках становились кафедрами любви, а песчаные отмели — шумными базарами.

Сэм Харрисон был плутишкой среднего возраста, который, верил в человечность, но, однако, больше доверял животным; Редкая шевелюра обрамляла его лысый череп, подобно венку, сплетенному из конского волоса; глаза его были маленькими и живыми, рот широким и скептическим, в верхней челюсти торчали вставные зубы. Современная типология, несомненно, отнесла бы его к лептосомам или астеникам. Все в нем чудилось вытянутым, туловище и ноги были тощими, плечи покатыми, руки тонкими и костлявыми, грудная клетка продолговатой и плоской. Он был несколько робким, временами нервозно-взвинченным, большим любителем природы и книг.

Столь тщательные приметы могут показаться читателю лишними. Однако перечень их необходим, так как если вам когда-нибудь доведется застать его в вашем саду, ловящим полевых мышей, или в зоопарке, беседующим с животными, то, ради бога, не зовите полицию или врачей, Сэм Харрисон абсолютно безвреден. Он не страдает ни шизофренией, ни клептоманией, не склонен к насилию и не пристает к замужним женщинам. Если он окажется чуть хромым, то это объясняется чересчур тесной обувью, если же он будет нервно подергивать ресницами, то это лишь признак застенчивости. Если он попросит вас подать ему несколько монет на еду, не отказывайте, ибо значит, он действительно голоден, а если скажет, что погода прекрасная, то поддакните ему, даже если идет дождь, ибо уже одно ваше согласие отвлечет его от противоречий внешнего мира.