Алексей Чадаев - О чём говорится в сказках?

…но мы ведь не какие-нибудь дешёвые фрейдисты, так? Для нас ведь это слишком примитивный инструментарий и недостаточная глубина анализа? Вот и оставим последователям австрийского любителя сигар их любезное либидо, а сами пойдём дальше. И – немного в другую сторону.

Итак, сюжет на самом деле абсолютно житейский: озабоченный отец ездит по миру искать мужа любимой дочери. Любимая дочь, выросшая в запертом тереме, не хочет ни зеркала, ни ожерелья, а хочет любви, и дала это понять на своём незнакомом с нужными словами и образами языке: "я хочу… чего-нибудь такого… такого… чтобы лучше всего на свете… цветочек какой-нибудь… ах!" Папе трудно, потому что дочь – любимая. Да и времени в обрез: на запоры надежды мало, на сестёр и сенных девушек – и того меньше, и если медленно поворачиваться, то к девице, находящейся в таком состоянии, какой-нибудь Карлсон неизбежно да прилетит.

Но он, кроме всего прочего, ещё и купец; и если о чём и думает, то не о внешнем виде будущего зятя, а об его материальном благосостоянии. В его картине мира всё стройно и жёстко: был бы капитал, а к роже и привыкнуть можно – дело времени. Однако, будучи человеком хитрым, он строит свои планы не на том, чтобы выдать дочь насильно, супротив её воли, а хочет, чтобы она в самом деле полюбила будущего мужа.

Но вот в чём загвоздка: главный претендент на эту роль, мужик вообще-то хороший, свойский и толковый, на рожу выглядит чудище чудищем – конкуренты трепещут, друзья уважают, бляди млеют, а вот любимая дочь точно испугается. Надо что-то придумать.

Тут небольшое "лирическое отступление". Общеизвестно такое понятие, как "женская хитрость". Но на самом деле бывает и "мужская хитрость" – в общем, довольно прямолинейная, чаще всего шитая белыми нитками и бесконечно банальная – но в том-то и фишка, что женщина по отношению к ней принимает решение не в логике "правда-неправда", а в логике "хочу верить – не хочу верить". Правильная "мужская хитрость" – это такое враньё, в которое женщина "хочет верить" и "готова верить". Самое тривиальное – это классический мужний пьяный монолог в два часа ночи на пороге дома с расстёгнутой ширинкой и следом губной помады на щеке: "был на совещании у руководства, засиделись поздно, в процессе ещё немножко выпили… а ппомада – это твоя собственная, ага… с утра осталась, весь день не смывал, так и ходил… даже к боссу пошёл… потому что люблю тебя…" и т.п.

И вот двое "конкретных пацанов", очевидно, давно и прочно ведущих совместные дела – потенциальные тесть и зять – придумывают план "мягкой" передачи "дочки" с рук на руки. Учитывая тот факт, что девочка домашняя, мира не знает, всего боится и никуда по доброй воле из дому не поедет… и всё такое.

Вот как этот план реализуется по действиям.

Действие первое. Находят какой-то оранжерейный "цветочек" малоизвестной тропической породы, папа везёт его дочке и торжественно вручает. Дочка ахает, восторгается и всё такое – теперь это новая игрушка на много дней; ни о чём другом она и знать не будет. Но вот только в самый разгар увлечения, когда доченька самозабвенно стоит возле цветочка с пульверизатором и сбрызгивает листики, "чтобы ему сухо не было", папа вдруг заходит в комнату, делает серьёзное суровое лицо и выдаёт трагический рассказ о том, почём на самом деле этот самый "цветочек" ему обошёлся. Плетёт откровенную лапшу про то, что он один-единственный во всём мире, рос в некоем замке на другом конце географии, и что когда папа его сорвал, то хозяин замка его чуть не убил… и что теперь хозяин замка требует дочку в гости, а иначе грозится прислать братву… Ну, и заканчивает с серьёзным трагическим пафосом: "я тебя, дочка, не отдам. Я уже пожил. Мне смерть не страшна".

Разумеется, бедной девочке ничего не остаётся, кроме как с плачем кинуться на шею отцу и торжественно объявить ему о том, что она готова ради него поехать куда угодно и вытерпеть любые муки. Отец долго и картинно отказывается – пока, наконец, не уступает, убеждённый логикой – "тебя убьют непременно, а меня, может, и пощадят". И снаряжает дочку в поездку со скорбной торжественной мордой, пряча довольную усмешку в бороду.

Действие второе. В замок "чудища" приезжает застрёманная девица и… никого не обнаруживает. Её кормят, поят, одевают, причёсывают, любимые песни на ночь поют (папа постарался) – а того самого страшного Хозяина Замка нет и нет. Уже найдена и ямка в клумбе, откуда был зверски выкопан папой цветочек; уже и сам цветочек водворён на место и табличка к нему прилажена – "фудзимийя айя" латинскими буквами – а страшный Хозяин так и не пришёл сказать, обижается он ещё на папу или уже нет. В конце концов страх окончательно уступает место любопытству, и она начинает активно теребить слуг и сенных девушек – а где хозяин-то?

Ну, а дальше всё именно так, как у правоверных фрейдистов – тут им можно доверять. Первая встреча: "Ой, какой страшный". Вторая: "Страшный. Но всё же есть в этом что-то". Третья: "Да не такой и страшный. Вот если ещё умыть, причесать, другую причёску и костюм того фасона, который я видела в журнале у сестры…" И "чудище" покорно соглашается на все эстетические эксперименты над собой, на глазах становясь элегантным джентльменом с богатой биографией.

Но это, конечно, ещё никакая не любовь. Любовь будет в третьем действии.

Действие третье. Девочка уже привыкла к новой жизни, но всё же тоскует по дому. Правда, привычка становится всё сильнее, а тоска – всё слабее. Но именно в этот момент "чудище" и отправляет её "погостить" к папе и сёстрам, сообщая при этом тот самый классический мужской прогон: "если через три дня не вернёшься – умру с горя и тоски; повешусь, застрелюсь, утоплюсь в унитазе". И чётко оговаривает время возврата.

А она, приехав домой, встречает всё вроде бы знакомое – а вроде бы и чужое. Вроде все ей рады – а вроде уже и смотрят на неё как на заморскую гостью. И в горнице её уже пару раз кто-то ночевал, и любимый стульчик стоит теперь в другом месте… всё не так, одним словом. И, сколь бы она ни радовалась визиту домой, тем не менее она уже начинает понимать, что в замок к "чудищу" вернётся непременно – и это возвращение будет уже окончательным.

Вот только сёстры…

Надо сказать, главное, чего я в этой сказке не понимал – так это мотив действий сестёр. Если бы они её не любили и ей завидовали – так даже и лучше отправить её "к чудищу": с глаз долой, из сердца вон. Тем более что дома, как видно из начала сказки, явно она была папиной фавориткой: тем более долой её…

Но один специалист по теории коммуникации объяснил мне, в чём дело. Разгадка очень простая, и состоит она в том, что сестёр было трое. И в такой комбинации очень вероятно, что они втроём вовсе даже не соперничали и не строили друг другу козни, а напротив жили душа в душу, прекрасно дополняя друг друга (типа "одна – самая умная, другая – самая красивая, а третья – лучше всех готовит"). И потеря одной была воспринята двумя другими как личная травма – они ревновали, боялись и боролись за неё, потому что их мир без неё оскудел. Тем более что про "чудище" они тоже слышали, а вот в то, что он "на самом деле не такое уж и чудище" верить решительно отказывались.