Алексей Чадаев - О чём говорится в сказках?

Далее они на «двоих» устраивают комедию с подсадной лягушкой: для хорошего лесного мага определить в лесу местоположение инородного предмета (а стрела – явно нехарактерная для болота штуковина) и оказаться там раньше того лопуха, который её туда сначала отправил, а потом неделю разыскивал – несложная задачка.

Мотивы Василисы, по которым она согласилась идти в троянские жабы, тоже понятны. При всех её магических способностях единственная судьба, которая ей была уготована – это судьба Бабы-Яги, которая в молодости, понятное дело, тоже была такой же Василисой. То есть деревенской простушкой, пошедшей в ученицы к нестарому ещё Кощею и научившейся от него понимать язык зверей и птиц. А скорее всего, не только этому; но и также и тому, что бывает между мужчиной и женщиной. Однако время беспощадно вообще, а к женщине особенно: понятно, что Яга состарилась сильно раньше Кощея, превратившись из лесной прелестницы в крючконосую старуху. Тогда как Кощей хоть и старел, но явно не так быстро, плюс к тому явно как-то умел работать со здоровьем и долголетием.

Вообще, из всех основных действующих персонажей более-менее понятными «сразу» выглядят только мотивы Яги. Эта, сдавая Ивану Кощея, явно мстила. И понятно даже за что: за то, что он её бросил доживать век в лесу. Но почему она, зная тайну кощеевой смерти, не пыталась пустить её в дело раньше? Дело не только в том, что к ней в избушку постучался очередной юный рыцарь в поисках приключений. У неё появились новые веские мотивы.

Что это за мотивы? Позже я рискну сделать предположение. Однако сначала – о Василисе во дворце.

То, что Василиса – деревенская простушка, чуть ли не сирота, пошедшая в ученицы к чародею, мы уже определили (иначе б на какую-никакую родню сказка намекнула обязательно). Собственно, без магических способностей никаких шансов против холёных боярынь и купчих у неё не было. Но магией она добивалась огромной форы – теперь уже невестки выглядели круглыми дурами, пытаясь подражать её «фокусам», не владея при этом тайным ремеслом. Легко представить, какой ад ждал бы «лягушку» в случае, если бы создавать мановением руки на полу царских хором пруды с лебедями она вдруг разучилась – а больше, как вскоре бы выяснилось, ей предъявить-то и нечего. Понимая это, легко увидеть, какой катастрофой для неё была спалённая Иваном жабья кожа. А равно почему она больше не могла оставаться в хоромах у своего оболтуса.

Кстати, интересный момент: а когда, собственно, Иван впервые увидел Василису в человечьем облике? Мы помним: тогда же, когда и все – на том самом пиру, где она швырялась оживающими костями из рукавов. До этого он, как и все остальные, пребывал в уверенности, что в его комнате живёт говорящая лягушка со странными способностями. Но почему она не перевоплотилась в женщину сразу там же, на болоте? Ведь видно же, что могла это сделать.

Для того, чтобы это понять, достаточно посмотреть на Ивана. Он, как мы уже заметили, чуть ли не подросток по возрасту, да вдобавок оболтус и раздолбай со склонностью к поискам приключений на свою ммм… голову. Такому не нужна не то что жена, но даже и женщина вообще: он просто не понимал бы, «что с ней вообще делают», не говоря уж о том, как себя вести. Понятно, что папино слово закон, но и не выпендриться – спать не лечь. Поэтому девку привести, пусть сколь угодно «прекрасную» и «премудрую» – это «не его», а вот притаранить из болота говорящую жабу и объявить её публично своей женой, на потеху всей дворне – вот это по-нашему, по-пацански. На том его и поймали.

Тем загадочнее выглядит ключевой момент сказки – а это, как вы поняли, вовсе не убийство Кощея (оно – просто развязка), а сцена, когда Иван берёт и кидает в огонь жабью шкуру. Собственно, это чуть ли не первый в его жизни мужской поступок, при том, что одновременно и космическая глупость. Ведь он тем самым не только лишал Василису её магической силы, но и, казалось, на корню подрубал собственные карьерные перспективы. Одно дело – иметь в жёнах настоящую сильную ведьму, и совсем другое – деревенскую лапотную девку, хоть бы и сколь угодно «премудрую». То, что дело обернулось разборкой с Кощеем – ведь это был вариант, на который практически никто всерьёз не рассчитывал.

Или всё-таки рассчитывал? Но кто?

Для того, чтобы это понять, важно ответить вот на какой вопрос: сам ли Иван решил спалить лягушачью кожу или кто посоветовал? На самом деле возможны оба варианта. Но даже если сам, понятно, что его к этому по крайней мере определённым образом подтолкнули.

И даже понятно кто подтолкнул.

Отец.

Понятно, что царь устраивал конкурс невесток, заранее зная о способностях Василисы. Будучи в курсе и про то, что она соткёт чудо-ковёр (наверняка смотрел образцы в замке у Кощея, когда обсуждал сделку), и что явится на пир в человечьем облике и произведёт там фурор своими «штучками». О которых он тоже, судя по всему, заранее знал или догадывался, но тем не менее не просто «не показал виду», а даже наоборот – разыграл удивление, восторг и высшую похвалу – на резком контрасте с многодневным стебаловом над младшеньким и его «женой-лягушкой». После такого царевичу даже и говорить ничего специально не надо было – ясно же, как такие ершистые недоросли жаждут похвалы и признания. Оставалось лишь подстроить, чтобы Иван оказался у себя в комнате на пару минут раньше, чем Василиса.

Но зачем? И тут ответ, в общем, на поверхности. Какой бы там ни был договор с Кощеем (ясно ведь, что пошёл на него царь практически от безысходности), ясно, что государя он не устраивал. Отдавать фактическую власть ведьме, контролируемой чародеем – это в чём-то даже похуже, чем заморской принцессе или местной «боярышне». Гораздо лучше бы, если бы Иван из оболтуса вдруг превратился в «настоящего мужчину» – героя и победителя, власть которого никто особо и оспаривать не сможет. Но как? Выбор только один: столкнуть их лбами с Кощеем. Оставалось лишь просчитать, что будет делать Василиса, лишившись жабьей кожи. И он это просчитал.

Отправляя Ивана за женой к Кощею, царь, безусловно, понимал, что посылает сына едва ли не на верную смерть. Это была самая большая за всю его долгую политическую жизнь ставка и самый большой риск. И он на него пошёл. Почему? Потому что в сына он в глубине души по-настоящему верил, каким бы тот ни был оболтусом. А может, в том числе и поэтому.

С Иваном и с царём разобрались; обратимся теперь к Кощею. Почему он принял к себе Василису, обессиленную, проигравшую самую главную игру в своей жизни? Откровенно подставляясь под месть – ладно бы со стороны царевича, а то и, вполне возможно, и со стороны царя – мягко говоря, после такого злостного небрежения договорённостями у того был повод обрушить на кощеев «замок» всю мощь государства и снести его с лица земли вместе со всей его «магией». Другое дело, что это не входило в планы государя – хотя бы потому, что тогда это была бы его собственная победа. А ему нужна была победа Ивана. Но, скорее всего, так или иначе, шансов уцелеть в этой ситуации у Кощея было немного.