Евгений Шестаков - Номерные сказки

В руках у старой был свиток. Очень похожий на запеленутого младенца.

— Всю-то ноченьку колдовала! Глазынек не сомкнула, старалася! Вот, государь, карапузика маленького произвела. Ну, не чревом, конечно. Пробирочным научным путем.

Она откинула тряпицу, под которой, действительно, оказалось детское личико. Сморщенное и красное, точь в точь как у новорожденных людей. Однако человеком маленький карапузик не был. Хотя бы потому, что рот его был гораздо больше нормального, начинаясь и кончаясь далеко за ушами. Которых было четыре. Глаз было два, но располагались они вертикально. Нос неизвестно по какой причине отсутствовал.

— Да не Ален Делон уж, конечно! — хихикнула бабка, понаблюдав за реакцией государя. Тот в ужасе отшатнулся и прикрыл рот ладонью. — Для подиума и зрительского обожанья негоден. Торопилась я очень с изготовлением. А быстро, сам знаешь, хорошо-то ведь не бывает. Сам сказал же, сутки всего остались.

— Это что? — сглотнув слюну, спросил царь.

— Это, батюшка ты мой, антитело. То есть, образно выражаясь, пожиратель заразы. А по-научному говоря — чучелоид полудохлый анаэробный. Выведен искусственным путем методом ускоренного скрещивания бычьего цепня с восточно-европейским оборотнем.

— А что он с чумой-то сделает? Сожрет, что-ли? — недоверчиво спросил царь.

— Именно! — гордо отвечала старуха, — Схавает за милую душу! Он вообще все вокруг себя жрет. С утра матрас под собой схарчил, полкроватки и обои на стенке, где дотянулся. И воздух тоже — вишь, носа-то у его нет! — не вдыхает, а тоже жрет. А сейчас пока спит. То есть, по-научному говоря, обесточен.

На своем громоздком коне подъехал воевода. Спешился.

— Ветер, твое величество, усилился! Облако быстрее пошло. Вскорости уже тут будет.

— Да вижу... — сказал царь. В самом деле, теперь уже можно было разглядеть, как на той стороне границы верхушки елей постепенно стали одна за другой пропадать в сером туманном мареве. Все ближе и ближе. И все быстрей.

— На ловца и зверь, — храбро сказал шут. И угостил цигаркой Ягу. Они закурили. Поглядывая на царя, на воеводу, на облако, на сверток с ужасненьким существом, который Яга держала в руках не как младенца, а как оружие.

А потом было вот что. Одинокая Баба Яга шла по опустевшей дороге к облаку. Царь, шут и свита лежали в отдалении на снегу и смотрели. Облако двигалось неумолимо-торжественно, и уже было видно и слышно, как в страхе разлетаются птицы. И убегают зайцы. И осыпаются дождем иголки с ветвей. И заспанный маленький леший, поднявшись откуда-то из-под снега, сперва схватился за горло, потом за грудь, а потом стал быстро исчез в поглотившем его сером густом тумане.

— Все... Кранты... — проблеял кто-то из распростерной на снегу свиты.

— Коли страшно — проснись, — не глядя посоветовал шут.

А старая Яга остановилась посреди укатанной санями дороги и неторопливо развернула свое ужасное детище. Шепота ее слышно издалека не было.

— Кушаньки! Ам-ам! — сказала Яга и положила безносое существо на землю. Вместо тело у него оказалось нечто вроде туго свернутого кожаного мешка, — Тучка вкусненькая! Ням ее, ням!

Она что-то нажала у существа на затылке. Широченный рот его тотчас открылся. Глазки заморгали. По кожаному мешку пробежала крупная дрожь.

— Тучка ляля! Вкусненькая! — проворковала Яга. Существо ответно дернулось и еще шире раскрыло рот. Огромный. Гигантский. Невероятный.

— Мама! — глядя на Ягу, сказало оно густым басом, — Мама ам-ам!

Яга отпрыгнула в сторону.

— Не мама! Не ам-ам! Тучка! Тучку ам-ам!

И, спотыкаясь, она побежала назад. А облако шло вперед. А существо на дороге отчетливо чем-то клацнуло и заурчало.

А дальше все было неожиданно быстро и просто. Едва добежавшая Яга бухнулась в снег рядом с шутом, раздался ударивший по барабанным перепонкам мощнейший хлопок. И громкий свист. И со всех посрывало шапки.

— Держись!!! — успела крикнуть Яга, и тут же все потонуло в поднявшемся снежном вихре...

— ... Где, где... В Катманде! — хмуро сказала Яга, отойдя от воронки. Последняя была глубока и идеально ровна краями. — Долго объяснять. Сказано — пневматическая аннигиляция, и хватит с вас. Один хрен, все равно не поймете. Буду я тут еще колдовскому делу вас обучать...

Не было ни ошметок и ни осколков. Ничего. Царь с удивлением озирался вокруг. Никаких следочков ни от чего и ни от кого. Только звон в ушах да яма в земле. Да одуревшая от страха и грохота свита. Да шут, который как-то странно поглядывал на Ягу.

Да сама Яга, которая, проваливаясь в снегу, побрела куда-то вдаль от дороги.

— Аннигиляция... Ам-ам... Мама... — послышался ее глухой голос. Кажется, в нем звучало страдание.

— Поздравляю вас с успешным... — обратился к боярам царь. Замешкавшись с формулировкой, он обернулся к шуту. А шут смотрел вслед Яге. Курил. Глубоко вдохнув в себя дым, сказал:

— Надо же... Кто б мог подумать... Тоже ведь, елки, в каком-то смысле женщина. Мда. С успешным избавлением от эпидемии!

В это утро его величество государь проснулся аж на две пяди во лбу больше прежнего. Виной тому был отогревшийся в теплом подвале и залетевший в спальные покои комар. Которого до такой степени устроили группа, резус и промилле, что после употребления царской крови он не улетел, а уполз. Государь же, как и всякий пожилой человек после кровопускания, обнаружил поутру возросшую на треть бодрость, выросший вдвое тонус и пренебрежимо малое желание опохмелиться. К тому же вчера вечером, ввиду общего сезонного ослабления организмов, последние были весьма умеренны в потреблении и разошлись по спальным местам, так и не сумев дойти до стадии "декалитр на нос". Итого: поутру его величество был трезв, спортивен и очень весел. Плюс ко всему он находился в столь твердой памяти, что мгновенно вспомнил и незамедлительно спел официально одобренный на прошлой неделе новый государственный гимн, особенно приятный в авторском исполнении.

Последние слова его величество исполнял, заглядывая в пустой рукомойник, отчего довольно спокойный по мелодии финал распространился по дворцу в виде ужасного звериного рыка. Шут, спавший в кладовке на мешках с крупой, проснулся не столько от резких звуковых колебаний, сколько от их совпадения с собственными видениями. Ему снилось, что осерчавший архимандрит, которому пришелся не по вкусу насыпанный в компот перец, сделал неумолимое лицо, ударил в пол посохом и обратил его, шута, в березовый банный веник. Коим тут же стал нещадно хлестаться, невзирая на полное отсутствие пара и широкое присутствие прихожан. Когда от несчастного шута остался всего только жалкий листик на жалком прутике, архимандрит, нанизав на прутик невесть откуда взявшиеся куски мяса, окунул получившийся шашлык в уксусную купель и принялся поджаривать на лампадке. При этом паства, маршируя на месте, солдатским хором исполняла попеременно "Эскалоп, Господи, утоления моего" и "Яко сытен бяше, агнца заклав". Не дожидаясь продолжения, шут с громким охом вырвался из тяжелого сна.