Михаил Демиденко - Валенки

— Так, — сказал он, сверля претенденток глазками, как лазерным лучом, — проверим. Как вы стоите за мир?

— Все стеной! — решительно заявили девушки.

— Хорошо, ну а если, — он прищурил глазки, — например, король вдруг поинтересуется: как у нас обстоят дела… с колбасой твердого копчения?

— Были временные трудности, — сказала бойко Маша, — теперь их преодолеваем.

— А конкретно?

— Не покупаем.

— Почему?

— Дорого.

— Вот и попались! — залился звонким смехом активист Понодыгин, ветеран пенсии. — Молодо-зелено! Что не покупаете — понятно, тут возражений нет, но почему не покупаете — неправильно. Вы в какую страну едете? Феодальную, там ваших трудностей не поймут, там церковь не отделена от государства и живут сплошь мусульмане, кто читает Коран и молится не Богу, а Аллаху. Понятно? Поэтому они не едят свинины. Поняли? То-то же! Тут надо быть умнее. Не едим, и все! В колбасе твердого копчения вкраплены кусочки сала… Поняли? А то — дорого! Ни к чему подобная гласность. Гласность — оружие обоюдоострое. Как сказал поэт, звания не помню: «Гласность сверху — это бальзам, снизу — яд!» Понятно?

— Так точно! — по-армейски рявкнули девушки, чем окончательно пленили контролера в форме вагоновожатого, и он больше не придирался.

Анкеты и собеседование были цветочками, ягодки начались при сдаче номера худсовету во главе с Мебельной, на котором непременно присутствовал и Понодыгин, что нагнало на режиссера Егора Евсеевича дремучую тоску. Режиссер считался одаренной личностью — расписывал декорации, ставил танцы, писал украдкой новые тексты к старым народным песням, возможно, как и все непризнанные авторы, он и был поэтому нервным и подозрительным. Спектакль ставился широко — на берегу глубокого синего озера стояла банька, из трубы валил дымок, вдали сосенки, вблизи березки, из баньки стройными рядами выплывали распаренные девушки с банными вениками в руках, они весело купались в прохладном озере, в это время дугой по небу перекидывалась разноцветная радуга, зажигались костры, девушки водили хоровод, пели песни под гармошку, махали вениками… Назывался спектакль «Девичник». К декорации, песням, музыке и веникам претензий не было, вот только девушки… Ветеран пенсии Понодыгин взял слово.

— Что это девки насквозь просвечиваются? У нас подобная оголенность прошла, так вы хотите показать ее за рубежом? Подобная раскованность может завести в невозвратимые дали… Откуда не выйдешь. Сегодня голые ходим, завтра попросим политического убежища.

— В мнении товарища есть рациональное зерно, — поддержала выступившего Воля Мебельная, — действительно, почему девушки после бани все в газе? Вы самодеятельность артели «Сувенир», и об этом никогда нельзя забывать. Оденьте их в матрешки, это будет связь с производством.

— И обуйте в лапти! — поддакнула представительница другой общественности.

— Понимаете, — встал пришибленный Егор Евсеевич, — это же ночь перед Иваном Купалой. Вспомните Гоголя. Между прочим, в Индии танцуют босиком.

— У них танцуют, у нас пляшут, — поправили его. — Веники оставить — это находка, очень оживляет действие.

— Товарищи! — вскочил бывший трамвайный контролер Понодыгин. — Вы не учитываете нынешнего момента! Момент перестройки! Нельзя забывать о самоокупаемости! Ваши лапти на ногах наших девушек — отличная реклама. Товарищи, все вы знаете из телепередачи «Прожектор перестройки», что у нас не все на должной высоте. Чего скрывать, если сверху указали. Что может наш район поставить в противовес проклятому Западу? Ничего! Наша продукция со знаком качества не конкурентоспособна.

— Что правда, то правда, — поддержала выступающего представительница другой общественности, чей голос тем не менее имел решающее значение на худсовете. — Сама работаю, идем вперед и не знаем, что впереди.

— Слышите? — показал на нее Понодыгин. — Не все безнадежно! Товарищи, по лаптям нам нет равных в мире! Так вот, об этом плюсе нельзя забывать в общем минусе в свете ускорения. Приплясывая в лаптях, мы, с одной стороны, пропагандируем, с другой стороны, рекламируем. Я уверен, что когда король и ближайшее его окружение увидит зажигательную пляску наших красавиц, поверьте, я сам был молод… Как вспомню дом отдыха на целебных источниках! Ладно, поверьте, король не устоит, моментально закажет через «Внешпосылторг» партию лаптей для своего гарема. А это, товарищи, валюта! Она нам всегда была необходима. Никто не возражает? Если кто не согласен, может возразить, теперь демократия.

Никто не возразил, номер приняли с учетом поправок…

После собеседования прошло семь месяцев, и Маша-гармонистка неожиданно ушла в декрет. Бдительность коллектива была притуплена пышностью ее форм, никто ничего подумать не успел, и вдруг, раз — и в дамки! На упреки и критическую статью «Как тебе не стыдно?» в стенгазете «Дудка» Маша ответила без угрызения совести:

— Кто же знал, что так долго будут тянуть с выездом? Позвали в мае, а сегодня снег на дворе, вот я и созрела, как яблочко во зеленом саду, чай замужем, не как вы. Семья — основа государства!

Против лозунгов не попрешь. Маша вышла победительницей из неравной борьбы; и начался разброд и шатания, танцовщицы не пришли на репетицию, за что у них высчитали из зарплаты по 3 руб. 75 копеек, у домры лопнули струны, осветитель Жора с горя запил, так ему хотелось на людей посмотреть, себя показать. И показал. Уволили Жору по статье, через неделю вновь приняли, потому что никто другой за такую плату (по штатной сетке — сторож) работать не хотел, тем более прав у Жорки было мизер, обязанностей — под завязку: то принеси, то приколоти, дай свет сюда, костюмы отнеси туда, к тому же он прошел собеседование, так сказать, был проверен в труде и в бою. Егор Евсеевич впал, по-научному, в депрессию, начальство в растерянности, лишь неистребимый общественник Понодыгин не сдал позиций, потребовал созыва расширенного районного симпозиума по вопросу «Неформальные объединения», к которым отнес ансамбль «Ручеек», в противном случае грозился написать разгромное письмо в ЦК комсомола. Симпозиум созвали. Первым выступил Понодыгин.

— Товарищи, — сказал он звонко, — в тот момент, когда наш район мог выйти по плетению лаптей на первое место в мире и мы могли рапортовать о достигнутых результатах и выходе на международные рынки, из-за преступной халатности все полетело в тартарары! Неужели среди масс не найдется другая гармонистка?

— Маша была виртуозом, — дал справку в ответ Егор Евсеевич. — Она могла двумя пальцами на баяне играть Бетховена.

— Может быть, можно петь и плясать под фонограмму? Недавно приезжал «Модерн токинг» в единственном числе и пел четырьмя голосами, — попыталась найти компромиссное решение Воля Мебельная.