Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

— Это не он!

А затем посеменила обратно к своим друзьям. Небольшое хипповое приключение, которое внезапно озарило этот день новым светом. Когда уже пятьдесят четыре года каждое утро просыпаешься с одной и той же скучной мыслью, что ты — это ты, приятно узнать от стороннего объективного наблюдателя, что ты — это не ты. Исполненный ощущения свободы от самого себя, я вышел в город другим человеком, с которым еще не был знаком и жизненные привычки которого мне только предстояло изучить.

Посмотрим, что он будет делать, подумал я, с интересом наблюдая, как он прошел к Лейдсеплейн и сел там на скамейку, что я и сам обычно охотно делаю. Случившийся рядом полицейский бросил на него холодный взгляд, но не арестовал.

Значит, его не разыскивают, решил я. А может быть, как принято писать в газетах, «хорошо известен полиции»

Вдруг он встал, целеустремленно вошел в кафе, которого я сторонюсь как чумы, и заказал рюмочку «Адвокаата» со сбитыми сливками — тошнотворное дамское лакомство, которым всегда по праздникам терзали гостей в доме моих родителей. Пока он ел его ложечкой, я думал: дело принимает опасный оборот. Если остаток жизни мне придется жрать один только «Адвокаат» лишь потому, что этот напиток ему нравится, я предпочту вступить в Общество трезвости.

К счастью, вторую порцию он не заказал, а направился в туалет помыть руки и при этом долго и внимательно рассматривал себя в зеркало.

Все-таки он на меня похож, подумал я.

Но когда он выходил из кафе, кельнер сказал:

— До свидания, господин Фроонсхооп.

Я немного встревожился. Сперва «Адвокаат», а теперь вот — господин Фроонсхооп. Глядишь, дальше выяснится что я женат на очень скверной женщине и торгую дамскими корсетами. Все может быть.

Пожалуй, лучше вернуться к хиппи и сказать им, что я — это я, пришло мне в голову.

Но он не захотел.

Он вошел в магазин и купил самый отвратительный гал стук, какой я когда-либо видел. Восемь гульденов семьдесят пять центов — кошке под хвост, но у него при себе довольно много денег, намного больше, чем у меня, заметил я и решил, что это прекрасно. После покупки галстука он съел в закусочной Коотье бутерброд с крабами, которых я совершенно не переношу. Потом снова зашел в кафе, где я никогда не бываю, и, представьте себе, опять заказал «Адвокаат».

Мне стало не до смеха — тошнота подступила к горлу.

Затаив дыхание, я следил, как он шагал по Ветерингсханс. Медленно, но верно подошел к моему дому и поднялся лифтом на третий этаж.

Моя дверь.

На ней табличка: И. ФРООНСХООП.

Он вставил ключ в замочную скважину. Я закрыл глаза и стал молиться блаженному Лу: «Сделай так, чтобы она оказалась не очень уж страшной». Вам легко говорить, но жена-то у меня одна.

Он вошел в квартиру, и, к моему невыразимому облегчению, я увидел там собственную жену.

— Скорее дай мне рюмочку хереса! — воскликнул я — Иначе мне не отделаться от мерзкого вкуса «Адвокаата».

— «Адвокаата»? — удивленно переспросила она.

— Ну да, — кивнул я. — У меня сегодня хипповый день.

В сельской гостинице, куда мы с двумя внуками приехали на пасхальные каникулы, уже несколько лет безвыездно квартировала некая пожилая чета. Когда они сидели в общей гостиной за своим постоянным столиком, сторонний наблюдатель неизбежно делал один-единственный вывод: перед ним отнюдь… гм… не блестящий образец супружества. Муж давным-давно выговорился и скис, не зная, куда девать такую прорву свободного времени. В жене его еще уцелела какая-то живость — она без конца вязала и болтала с мужем, нисколько не рассчитывая на его ответ. Иногда он вдруг нападал на нее:

— Больше не клади тут свое барахло. Тут должны лежать мои очки.

Она смиренно выполняла все его прихоти, обычно пустяковые.

Эту довольно безотрадную пару объединяло одно: страстная привязанность к Буффи, маленькой собачонке, тоже не первой молодости, которую я никогда не видел без костюма, так как хозяйка, боясь, что Буффи простудится, навязала для нее кучу всевозможной одежды. Только Буффи и могла еще вызвать радостную мину на лицах этих двух увядших людей. А тем самым незаметно примирить их и воодушевить.

— Посмотри, как она сидит, склонив головку.

— Да, чудесно, в самом деле.

После этого они ненадолго становились чуточку счастливее. К сожалению, Буффи была для них не только светом в окошке, но и серьезно отравляла им жизнь. Вы знаете мою почти безграничную объективность. Так вот, даже если я постараюсь быть объективным на все сто процентов, я все равно не погрешу против истины, сказав, что Буффи походила на непомерно большую крысу и характер у нее был более чем коварный.

Она так и норовила выскочить из засады и с наслаждением вонзить зубы в ногу какого-нибудь человека, спокойно гулявшего по саду.

Жалобы на нее лились потоком, в особенности летом, когда в гостинице было много постояльцев.

Трогательно было слушать, как эта пожилая чета напропалую защищала свою питомицу:

— Да не может быть. Наша Буффи — лапочка, она таких вещей не делает. Не иначе как вы ее напугали. Она же сама доброта.

По милости этой собачки супруги живут почти в полной изоляции. Разговаривает с ними только старик кельнер, так как всех постояльцев Буффи покусала, и не один раз.

Я рассказываю эти подробности, чтобы вам легче было понять, какой переворот в жизни этой пары всего за неделю учинила моя четырехлетняя внучка. Когда мы приехали и впервые вошли в гостиную, она прямиком направилась к их столику, села на корточки возле Буффи и сказала:

— Какая милая собачка. Можно мне ее погладить, сударыня?

Поскольку моя внучка обожает животных, ей хочется всех их погладить. По необъяснимым причинам она смертельно боится только бабочек.

— Ну конечно, деточка, погладь, — растроганно произнесла хозяйка. Муж, сияя, наблюдал за этой сценой. Он даже вдруг словно помолодел лет на десять. Картина и вправду была весьма волнующая.

Я боялся, что Буффи не замедлит тяпнуть внучку зубами, но она этого не сделала. Может быть, впервые почувствовала, что посторонний человек относится к ней с нежностью.

Наутро, когда мы еще лежали в постели, моя малышка с помощью кельнера отыскала номер этой пары, постучала в дверь и спросила:

— Сударыня, а можно мне еще поиграть с вашей милой собачкой?

— Ну конечно, дорогая. Входи.

Моя внучка скрасила этим людям целую неделю, разделив их нежность к чудовищу, которого все испуганно сторонились.

Поцелуй прокаженному.

Я даже слыхал однажды, как муж от души рассмеялся: только он опять сделал жене какой-то выговор, как моя внучка, не переставая гладить Буффи, сказала:

— На взрослых сердиться нельзя. Только на детей можно.