Олифант Олифант - Собаки!

Корнель поблагодарил кардинала за критику и создал окончательный вариант пьесы.

Водяной спаниель был выведен в начале прошлого века специально для охоты на сомов. За несколько сотен лет до появления этой породы, голландские рыболовы использовали спаниелей вместо наживки. Собаку привязывали за задние лапы и бросали в воду. Сом всплывал на поверхность, хватал спаниеля, тот вцеплялся в рыбину, а рыболов подтягивал их к лодке. Этот остроумный способ имел один недостаток — побывав в качестве приманки, собака раз и навсегда отказывалась когда-либо лезть в воду…

Водяные же спаниели, наоборот, получают удовольствие от подобной забавы. Стая осторожно входит в воду и, медленно перебирая лапами, выплывает на середину озера. Затем, один из них начинает судорожно барахтаться и повизгивать, изображая тонущего, беззащитного зверька. Но стоит появиться сому, как спаниели ныряют к нему и принимаются ожесточённо накусывать плавники и дёргать за усы. Перепуганный сом мечется под водой, а собаки направляют его к берегу, где в камышах затаились охотники с сетями и арканами.

Грифон, как мы знаем, существо с головой орла и туловищем льва. В силу того, что по размерам эти животные не особенно совпадают, то грифоны встречаются трёх видов.

Первый, так называемый, Грифон Оскара или Грифос, в дикой природе не встречается, а содержится энтузиастами на нескольких горных фермах в Южной Америке. Обладает огромным львиным туловищем и крохотной, по сравнению с телом, орлиной головой. Дабы насытить свою утробу, бедняга вынужден постоянно клевать пищу. Завтрак у него плавно перетекает в обед, а обед в ужин. Сказать по-честному, повадками он больше смахивает на дятла, чем на мифическое животное.

Второй представитель — Грифон Чарли. У него с пропорциями дело обстоит куда лучше, чем у Грифоса. К голове орла крепится тушка, скажем так, среднего кота и пара мощных крыльев. Встречается он практически везде, где можно спикировать с небес и сцапать кролика или енота. На земле, со сложенными крыльям, он выглядит достаточно гармонично, а вот в воздухе, с болтающимися лапами, достаточно нелеп. Издалека, кажется, что орёл скогтил кота и тащит его к себе в гнездо.

Третий — Грифон Буле. Вот это настоящий монстр! Огромная орлиная голова, растущая из шеи полуоперённого льва. Правда, его никто никогда не видел, кроме некого Буле. Мало того, и этого Буле, по-моему, никто не видел.

Есть ещё такая порода собак — гриффон, но о ней я уже что-то писал…

Если будете осенью в Вене, постарайтесь выкроить пару часов и посетить ежегодную Выставку Брудастых Бракков, ведущую свою историю с конца VII века. А уж если вы ценитель брудастых собак, то не принять участие в таком событии, просто преступление. По десять лучших представителей этой породы каждой из восьми земель Австрии выходят на огромный ринг, что бы победить соперников и расположить к себе зрителей. Начинают, по традиции, Бургенландские Бракки.

— Посмотрите на нас, о, гордые австрийцы, — начинает их вожак. — Видел ли кто-нибудь из вас подобную стать и брудастость? Не мы ли достойны, быть королями брудастого мира?

— Йо-йойойойой, — заливаются соловьями Тирольские Бракки. — Настоящая брудастость только в Тироле, только в Тироле, йо-йойойойой!

— Эй, вы, — поднимают шум мужланы из Нижней Австрии. — Мы тут лучшие! А те, что вокруг и брудей то настоящих не видывали.

— И это вы называете брудями? — вливаются в общую неразбериху скандальные Зальцбургские Бракки. — Стыдились бы! Одни имплантаты, да накладки! Позор, долой их с ринга!

— И это бруди? Позор на всю Австию, а не бруди!

— Да таких брудастых, как вы, милочка, в детстве топить надо было!

— Не смей трогать мои бруди, щенок!

— Бейте их!

Обычно, после этого крика, уже порядком хватившие пива, Форарльбергские Бракки, размахивая брудями бросаются в драку, разя соперников направо и налево. К восторгу зрителей, начинается нешуточная битва. Конкурсанты, визжат, кусаются, хватают друг друга за бруди, вырывают клочья шерсти и усов. И только миролюбивые Штирские Бракки, сбившись на краю ринга, неуверенно бубнят, — А, мы тоже брудастые. У-у-у-у-у, какие мы брудастые…

Случилось это во время пира во дворце Диоклетиана римского императора. Гости уже порядком выпили вина и сонно слушали болтовню специально приглашённого философа Евбулида из Милета. Осоловевший от съеденного и выпитого Евбулид, бубнил что то о теории парадоксов, честно отрабатывая свой обед. Внезапно его бормотание было прервано хриплым выкриком начальника стражи: — Прибыл посланник из Фракии с дарами!

— О! Что за дары? — оживился Диоклетиан.

— Свора балканских гончих, о, великий император!

— Кстати, — оживился приглашённый философ. — Скажи мне, мудрый Диоклетиан, одна собака это свора?

— Нет, конечно, — рассмеялся император.

— А две?

— Тоже, нет, — почувствовал подвох Диоклетиан. — В своре собак куда больше.

— А сколько? Три, пять, десять, сто, наконец? — не унимался Евбулид. — Когда начинается свора? Кто ответит мне, о, почтенные мужи Рима? — сверкнул он хитрыми глазками на гостей.

— А вот мы сейчас узнаем! Псарей ко мне, — Диоклетиан не был силён в спорах, но знал толк в управлении подданными.

Привели псарей. Те, поняв суть вопроса, понесли чушь типа: «сами мы не местные, неграмотные, и не вели казнить».

— Т-а-а-а-к, — тон императора уже не предвещал ничего хорошего. — Ну, а сам, учёный человек, как считаешь?

Евбулид, уже проклинающий себя за дурацкий вопрос, торопливо заговорил о теории апорий, о парадоксах, о том, что есть вопросы, на которые нет ответа.

— Посланника из Фракии сюда, — возвысил голос император.

Привели посланника.

— Сколько собак ты привёл мне? — грозно спросил Диоклетиан.

— Свору, — поклонившись, ответил посланник.

— А сколько это «свора»? — прищурился император.

— Тридцать, — поспешно ответил тот. — Тридцать, это полная свора, а пятнадцать — полусвора. Но это если считать в наших балканских гончих. А если, к примеру, в бакхмулях, то, там в своре двадцать голов, а в армантах сорок пять. Но, если, же Вам понадобится…

— Пятьдесят сестерциев за разумные речи, — прервал его император. — И, подойди поближе.

— А на самом деле, сколько? — улыбаясь, прошептал он на ухо посланнику.

— Ну…, — тоже чуть слышно проговорил тот, — я думаю, что и из десятка, уже точно свора получится.