Олифант Олифант - Собаки!

Он осторожно поставил блюдо на спины Хальденстёваре, которые немедленно сбросили его.

— Видите, — завопил Олаф. — Не держится! И никогда не удержится!

— Земля держится на Божественных Хальденстёваре, безумец, — голос принадлежал суровому жрецу бога Тора, иссохшему старцу с лицом землистого цвета.

— Да, какая разница? — вдруг перешёл на свистящий шёпот Плешивый. — Разве я о том? Просто она не может держаться на трёх собаках! Понимаете? Собак должно быть не три, а больше! — он снова возвысил голос. — Сотни, а, может быть, сотни сотен Божественных Хальденстёваре. Представьте себе полную площадь псов, а на них сверху положите огромную миску. Как бы собаки не хотели, а Землю им не уронить! Кто? Кто оспорит мои слова?

Слушатели заволновались, заспорили, жрец надменно сплюнул и ушёл…

Близился вечер, но народ на площади всё прибывал. Даже те, кто собирался сегодня покинуть ярмарку, остался. Гул голосов то нарастал, то становился тише. Иногда разгорались потасовки, и туда немедленно спешили королевские стражники. Когда стемнело и зажглись факелы, пролилась первая кровь. Толпа, переругиваясь и ощетинившись мечами, распалась на две части.

— Три! Только три, болваны, — кричали одни.

— Сотни! Сотни Хальденстёваре! — неслось им в ответ.

Какой-то ярл хриплым голосом собирал своих людей, звякало оружие, женщины исчезли.

— Эй, вы! — голос короля Харольда, похожий на рёв горного тролля, враз заглушил все звуки. — Заткнитесь и слушайте меня.

Харольд, пошатываясь, взошёл на помост. Король был в простой холщовой рубахе и изрядно пьян.

— Какого чёрта вы тут не поделили?

Народ опять сгрудился на площади и вытолкнул вперёд Олафа, которому уже успели разбить нос и разорвать куртку. Тот, опасливо поглядывая на короля, вкратце изложил своё видение мироздания.

— Умно, — ухмыльнулся Харольд. — Но, как я вижу, не всем это нравится?

Толпа опять заволновалась.

— Тихо, — посуровел лицом король. — Пусть выдут десять человек, из тех, кто за трёх собак, и десять, кто за сотни.

Народ отхлынул от помоста, оставив два десятка человек.

— Завтра, — зевнул Харольд, — погрузитесь на корабль и поплывёте на край Земли. Посмотрите оттуда, сколько всего собак. Расскажете нам, — захохотал он. — И этого, — король кивнул на Олафа, с собой возьмите. Сукиного сына…

Греческий заячий гонч Заур всю жизнь прожил в городской квартире. Никогда не был ни в Греции, ни на охоте, ни разу не видел зайца. Наверное, в связи с этим у него к старости начал портиться характер. Заур приобрёл привычку прятаться в прихожей, ложиться на живот и вытягивать впереди себя лапы, на которые кто-нибудь из домашних обязательно наступал. Гонч взвизгивал и кусал обидчика за ногу. Кусал не больно, скорее показывал, что нормальный пёс обязательно бы вцепился, как следует, а он просто бесконечно обижен и оскорблён. Вместо того, что бы дать старому чёрту доброго хозяйского пинка, его жалели, гладили по башке и угощали вкусным собачьим крекером.

Собаки всё же очень похожи на людей…

Своего истрийского пса Бу-Бу мсье и мадам Кордэ любили, как умели. Поставили ему будку во дворе и два раза в день выносили миску с едой.

— А малыш то, растёт, — иногда замечал мсье Корде, выходя в сад выкурить сигару.

— Любишь ты сказать какую-нибудь банальность. Псу нужен хозяин, а не такой говорун, как ты, — обрывала его мадам.

Но Бу-Бу прекрасно рос и без хозяина. Играл себе на клумбах, выслеживал кротов, старательно метил деревья, весело лаял на прохожих, а в жару дремал в конуре. Вот там-то его и укусил муравей-мутант.

Тут надо отметить, что все насекомые мутанты обязательно должны кусаться. И обязательно впрыскивать в жертву яд или вслюнивать слюну. «Вслюнивать», наверное, неправильное слово, но не вплёвывать же! Ещё можно сказать — наслюнивать. Бог с ним. Главное, что впрыснутый (или вплюнутый) Бу-Бу немедленно принялся мутировать.

Сначала у него из боков выросла пара новых лапы. Теперь псу стало легче отрывать кротов и бегать по саду.

— А малыш то, разрастается, — отметил как-то мсье Кордэ.

— А что прикажешь делать собаке, которая предоставлена сама себе? — немедленно парировала мадам.

Затем у Бу-Бу, между второй и третьей парой лап образовалась тончайшая талия. Это доставляло некоторые неудобства, но пёс скоро привык.

— А малыш то, стал следить за фигурой, — добродушно усмехался мсье Кордэ.

— Знаешь, в конце концов, это низко, — обиделась мадам.

А Бу-Бу продолжал меняться. Теперь у него на голове покачивались два уса, шерсть облезла, а тело покрылось хитином. Однажды ночью пёс разобрал ограду и соорудил над будкой нечто вроде муравейника.

— А малыш то, начал строиться, — развеселился мсье Корде. — И как изменился, просто Кафка какой то!

— Так больше продолжаться не может, — голос мадам дрогнул. — Иди ко мне, бедный, заброшенный пёсик.

С этими словами она нагнулась и чмокнула Бу-Бу в блестящий хитиновый череп.

— Будешь жить в доме, а спать в гостиной. Согласен, милый?

Бу-Бу радостно зажмурился и качнул усами-антеннами.

Австралийская борзая, или как её ещё называют, Кенгуровая Собака относится к семейству сумчатых. Разумеется, что появилась она не благодаря скрещиванию борзой и кенгуру. Британцы завезли её на Зелёный Континент вместе с первыми поселенцами-каторжанами. Первое время борзые успешно использовались для выслеживания и поимки беглых заключённых, однако, потомство их стало терять в скорости. Каково же было удивление колонистов, когда обнаружилось, что у собак четвёртого и пятого поколения появились сумки!!! Во время бега, сумка распахивалась и мешала бегу борзой. Мало того, хозяева были вынуждены постоянно чистить её от песка и мелких камней, набивавшихся туда. Порода перестала пользоваться популярностью и существует в наши дни только благодаря энтузиазму Ветеринарного Института Кука. Тем не менее, когда 1897 году, Э. де Приско, Дж. Б.Джонсон не включили Австралийскую борзую в свой «Малый атлас пород собак», Австралия восприняла этот шаг, как личное оскорбление. Ф. Брейнгауз, от имени всех заводчиков Kangaroo dog объявил о бойкоте Всемирного Дог Клуба. Скандал этот тлеет до сих пор, то затухая, то разгораясь с новой силой.