Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца

— Еще бы.

— Тогда давай заключим, договор. Ты будешь писать, а мы печатать только отличные фельетоны, а все остальные ты и не показывай, бракуй на корню сам.

Кто из фельетонистов не хочет писать только отличные фельетоны? Я сказал:

— Хорошо.

Мы с главным пожали друг другу руки, решив с этого дня работать по-новому. Не, знал я, не думал, что именно с этого дня начнутся мои мученья.

Прежде я садился за рабочий стол с легкой душой, думая не о будущих отметках, а о человеке, которого я должен был взять под защиту, или о бюрократе, которого предстояло раскритиковать, вывести на чистую воду. Бывало, напишу удачную фразу и начинаю хлопать в ладоши, петь, как делал Александр Сергеевич, закончив «Бориса Годунова»:

— Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

А теперь я писал фразы тяжело, с одышкой, точно тащил в гору телегу с камнями. Десять раз зачеркивал написанное, писал все заново. Но и написанное в десятый раз не нравилось мне. Намучаюсь, настрадаюсь, посылаю рукопись на машинку. Как будто все. Ан нет! Прочитаю фельетон и кидаю его в корзину. Прежде я. печатал в месяц в газете четыре-пять фельетонов, а в тот месяц, когда был заключен договор, ни одного. Главный вызывает, спрашивает, где фельетоны.

— Не получаются!

— Почему получались прежде?

— Один из десяти!

— Неси десятый!

— И этот тоже теперь не получается.

— Что будем делать?

— Не знаю!

— Зато знаю я. Новый договор порушается. С сегодняшнего дня в силу входит старый. Автор будет писать фельетоны, а редактор решать, что делать с ними. Печатать или кидать в корзину. Согласен?

— Согласен!

Гора свалилась с плеч. И как только автор перестал думать о будущих отметках, в его руке вновь появилась уверенность, легкость, и он после удачно сочиненного опуса начал вновь, по примеру классика, напевать, притопывая:

— Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Любопытный вывод сделал автор из эксперимента, который проделал редактор. Для того чтобы из десяти фельетонов один оказался крепким, автор должен был не только написать, но и напечатать все десять.

Почему напечатать?

Не знаю, как другие авторы, что касается меня, я не могу определить истинную цену фельетона до того, пока его не прочтут читатели.

Прошло сколько-то лет, автор написал еще изрядное количество фельетонов, и автору стукнуло пятьдесят.

— Круглая дата, — сказал главный, — давай, Сенечка, выпустим новую книгу, и пусть она будет потолще той первой.

И хотя опыта у автора за прошедшие годы прибавилось, статистическое соотношение крепких и некрепких осталось прежним, так как это количество зависело не только от желания и умения автора, но и от многих других сопутствующих обстоятельств. От материала, который редакция предоставляет в руки фельетониста, от темы, которую сможет разглядеть автор в этом материале. Хорошо, если эта тема будет острой, общественно значимой и автор найдет для. этой значимой темы удачную сатирическую форму. Я не привел и половины тех обстоятельств, счастливое сочетание которых рождает хорошие фельетоны. Как свидетельствует опыт автора, такое сочетание благоприятных условий случается весьма редко. Одно попадание в центр мишени примерно на десять фельетонных выстрелов.

Среднестатистические цифры портят жизнь не только журналистам. В свое время я часто писал очерки и корреспонденции на футбольные темы. А из футболистов я выше других ставил центра нападения армейской команды Григория Федотова. Я называл его в своих отчетах и «гроссмейстером атаки», и «королем мячей». А этот король не всегда играл по-королевски. Как-то после серой игры я даже спросил Григория Ивановича:

— В чем дело, дорогой, вы что, больны?

— Здоров!

— А почему сегодня вам не давались ни финты, ни удары по воротам? Три дня назад, на стадионе «Локомотив», вы играли как бог, а сегодня, на «Динамо», как самый заурядный форвард.

— Милый, да разве моя игра зависит только от меня?

— От кого же еще?

— На «Локомотиве» трава на поле шелковая, а на «Динамо» жесткая, мяч тут катится хуже.

— Хорошая игра центра форварда зависит всего-навсего от сорта травы?

— Не только. А еще от класса игры того защитника, который играет против этого центра. А также от настроения полусреднего. На «Локомотиве» Севка хорошо подыгрывал мне. Давал пас на ход. Мне оставалось только ударить поточнее. И я забил три мяча из четырех. Газетный репортер почему-то похвалил только меня, о Севке ни слова. Севка обозлился не на репортера, а на центра форварда и не дал тому сегодня ни одного хорошего паса. Севка бил по воротам только сам. В результате сам не забил и не дал забить мне.

Через несколько лет у меня произошел примерно такой же разговор с заслуженным деятелем искусств режиссером Эн. Я написал, а Театр имени Ленинского комсомола поставил комедию «Опасный возраст». Актеры подобрались хорошие. Играли легко, весело. Особенно удачно вела свою роль артистка Эс. Каждая ее реплика, сыгранная мизансцена, произнесенное слово доходили до публики. Она на сцене — смех в зале. Так было сто спектаклей. Прихожу на сто первый, и все выглядит по-другому. Актриса та же, слова она говорит те же, но сегодня они ни до кого не доходят, не вызывают в зале веселых эмоций. У меня ощущение полного провала. В антракте бегу за кулисы, спрашиваю у режиссера:

— Что случилось?

— Не пошла игра у Эс.

— Она же хорошо играла вчера, позавчера.

— Разве хорошая игра актрисы Эс зависит только от актрисы Эс?

— От чего еще?

— От тысячи всяких обстоятельств. От директора театра. От предварительного распределения ролей в будущем спектакле, от своевременной уплаты взносов членами ВЛКСМ. Эс не только актриса, она зам секретаря комсомольского комитета.

— Что случилось сегодня?

— За час до начала спектакля ей позвонила мать и сообщила о каких-то семейных неприятностях. Не то сестренка Эс схватила по алгебре двойку, не то муж Эс пришел домой под мухой и разбил чайный сервиз. У артистки тотчас испортилось настроение. Будь Эс постарше, она сумела бы опытом, техникой завуалировать плохое настроение, а Эс первый год играет в профессиональном театре, играет самое себя. Пропало у нее настроение, и спектакль пошел сикось-накось, завалился.

Двойка по алгебре у сестренки — вот из-за какой малости на театре очхор спектакль превращается в очнехор.

Подходила очередная круглая дата. Мне должно было стукнуть шестьдесят пять, и хотя за сорок лет журналистской работы бывший очеркист написал не тысячу фельетонов, как сделал это в свое время Михаил Кольцов, а наполовину меньше, он отобрал из этой половины сто два и отнес их в издательство. В книге фельетоны разместились в четырех разделах «Отцы и дети», «Таланты и поклонники», «Рыбья кровь», «Фельетон о фельетоне». И сколько среди них крепких и некрепких фельетонов, надеюсь, скажут сами читатели.