Владлен Бахнов - Тайна, покрытая мраком

— Это идея! — оживился Кузнецкий, но тут же снова задумался. — Нет, с женским именем еще обидней для шефа получается…

Итак, Виктор Кузнецкий сделал свое дело: положение стало безвыходным.

— А может, превратить рассказ в басню, — робко предложил я. — Один Медведь любил хоккей…

— Шито белыми нитками! Неужели ты думаешь, никто не догадается, кого ты называешь Медведем? Ты уж лучше прямо напиши — Степан Степаныч! — Вдруг Кузнецкий обрадованно засмеялся и соскочил с подоконника. — Слушай, а что, если вправду назвать твоего героя Степан Степанычем? А?

— Как? — не понял я.

— А вот так: Степан Степаныч!

— Но…

— Никаких «но»! Это замечательный выход! Ведь никто не подумает, что ты решился в открытую писать про нашего Степан Степаныча. Без намеков, без всяких там басен, впрямую называя его полным именем. И всем будет ясно, что если бы ты имел в виду нашего Степан Степаныча, то назвал бы его Семен Семенычем, Пантелеймоном Казимировичем или Аглаей Тихоновной. Это азбучная истина. Положись на меня.

Я положился, назвал героя Степан Степанычем, и рассказ поместили в стенгазету. Кузнецкий все-таки нашел выход из безвыходного положения!

От автора : Редактора нашей стенгазеты и вправду зовут Виктором, а фамилия его и в самом деле Кузнецкий. Надеюсь, это служит достаточным доказательством того, что данный рассказ о редакторе Викторе Кузнецком к нашему редактору не имеет никакого отношения.

Часы в приходно-расходном отделе пробили девять. И тотчас торопливо застучала пишущая машинка, деловито защелкали счеты, заскрипел арифмометр и раздался первый телефонный звонок. Аппарат находился на столе у нашего плановика Марии Михайловны, на все звонки отвечать приходилось ей одной, и она смиренно несла этот крест ежедневно с девяти до шести с получасовым перерывом на обед. Вот и сейчас, сняв трубку, Мария Михайловна привычно и вежливо ответила:

— Слушаю. Ваклушина, к сожалению, нет. Он только что вышел.

Начался обычный трудовой день, и старший экономист Савушкин сварливо сказал:

— У нас в пригороде происходит черт знает что! Гуляю я вчера на своем дачном участке, вдруг вижу: прямо на меня лягушка скачет. Подскакала и говорит своим лягушечьим голосом: «Товарищ Савушкин, возьмите меня, пожалуйста, на руки». Я взял…

— Большая лягушка? — поинтересовался, не переставая крутить арифмометр, бухгалтер Николай Федорович.

— Нормальная. Но не в этом дело. Взял я ее на руки, а она говорит: «Товарищ Савушкин, у меня к вам огромная просьба: поцелуйте меня, пожалуйста». Представляете?

— А зачем ей это понадобилось? — спросила наша машинистка Оленька, закладывая в машинку новый лист.

— Да какая мне разница, зачем? — закричал Савушкин. — Как вообще можно обращаться с подобными просьбами? За кого меня эта лягушка принимает? Что я, болван какой-нибудь, что ли, чтобы целоваться с лягушкой? Вы сами лягушку поцеловали бы?

— Лягушку — нет, но если бы она была кошкой или собакой, поцеловала бы. Я вообще люблю животных, — пояснила Оленька и снова учащенно застучала на машинке.

— Ну, а что потом все-таки было? — спросил я.

— Ничего не было. Выбросил я ее — и все.

— Ах, я понимаю Евгения Севостьяновича! — проговорила, отрываясь от бумаг, Мария Михайловна. — У нас на даче в этом году тоже очень много всяких лягушек развелось…

Но тут снова зазвонил телефон, и Мария Михайловна сказала:

— Слушаю. Ваклушина, к сожалению, нет. Он только что вышел.

Мы продолжали свои занятия. Только Савушкин никак не мог успокоиться и отправился в отдел капитального строительства, где снова рассказал о наглой лягушке, которая, по-видимому, считала его законченным кретином, если надеялась, что он исполнит ее просьбу. Потом Савушкин перешел в плановый отдел, потом в отдел лимитов, и к концу дня вся наша контора была поставлена в известность, что старший экономист Савушкин отнюдь не такой дурак, как думают некоторые. Более того, из рассказов Савушкина получалось, что он каким-то образом ловко перехитрил эту лягушку и просто оставил ее в дураках. Одним словом, пальца ему в рот не клади, он этого не любит!

А спустя неделю в газете «Малаховские новости» появилось сообщение о том, что некий работник общественного питания Свирелькин, проводя за городом свой воскресный досуг, случайно нашел лягушку, которая попросила ее поцеловать. Будучи человеком отзывчивым и добрым, Свирелькин эту просьбу исполнил. И каково же было его удивление, когда лягушка тут же превратилась в принцессу. Заметка называлась «Благородный поступок» и кончалась уведомлением, что свадьба работника общественного питания и принцессы состоится в ближайшую субботу.

Весь наш приходно-расходный отдел сочувствовал старшему экономисту Савушкину. А он, кровно обидясь на неблагодарную лягушку, всем своим видом показывал, что ему нет дела ни до принцессы, ни до счастливчика Свирелькина.

— Все-таки эта лягушка могла бы как-то намекнуть Евгению Севостьяновичу, что она не просто лягушка, — сказала, быстро щелкая на счетах, Мария Михайловна.

— Ха! — презрительно воскликнул Савушкин. — Намекнуть! Вы полагаете, я сам не догадывался, что она принцесса?

— А чего ж ты в таком случае растерялся? — спросил я. — Сейчас бы мы на твоей свадьбе гуляли…

— Ха! — повторил Савушкин. — Да если хотите знать, я потому и не стал целовать ее, что не хочу жениться.

— Ну и глупо! — воскликнула, грохоча на машинке, незамужняя Оленька.

— Принцессы на улице не валяются! — объявил Николай Федорович и, покрутив раз десять ручку арифмометра, добавил: — На то они и принцессы.

— Ха! — только и смог сказать старший экономист.

— И правильно! Евгений Севостьянович еще молод. И в конце концов, не одна ведь принцесса на белом свете, — поддержала Савушкина сердобольная Мария Михайловна и, подняв телефонную трубку, ответила: — Слушаю. Нет, Ваклушин только что вышел…

А в среду расстроенный Савушкин взял за свой счет недельный отпуск и исчез. Говорили, что он всю неделю с сачком в руках бегал по лугам и рощам, безуспешно целуя всех встречных лягушек. Но сам он об этих поисках умалчивал, и все мы видели, что он стал мрачным, задумчивым и еще более недоверчивым и нудным. Только один раз он развеселился. И было это тогда, когда он рассказал нам, как его пытались перехитрить, а он не попался.

— Забросил я удочки, сижу, вдруг вижу — клюет! Вытаскиваю рыбу, снимаю с крючка, а она мне говорит: «Савушкин, а Савушкин, отпусти ты меня обратно в речку!»

— А ты на что ловил, на червячка? — поинтересовался, крутя арифмометр, Николай Федорович.

— На мотыля. Но не в этом дело. «Отпусти меня, — говорит она, — а я за это исполню любое твое желание». Представляете?