Сергей Стукало - Страна Дураков

Итак, 140 лет назад – 12 европейских государств приняли первую Женевскую конвенцию – документ, посредством которого его создатели стремились придать максимальную гуманность такой в принципе негуманной вещи, как война. Сегодня женевские соглашения ратифицированы практически всеми странами мира, жаль только, что их соблюдение оставляет желать лучшего.

Принятие конвенции не остановило войны, и не предотвратило появление новых орудий убийства, благодаря которым эти войны стали более кровопролитными. С течением времени первая конвенция устарела и была дополнена положениями второй, принятой в 1868 году и распространявшейся на участников не только сухопутных, но и морских войн. В третий раз её положения подверглись пересмотру в 1929 году – на этот раз с учетом опыта Первой мировой войны 1914–1918 годов, военные действия которой велись в невиданных до того масштабах. Впервые в истории противники в массовом порядке применяли друг против друга пулеметы, танки, авиацию и ядовитые газы.

22 апреля 1915 года– немецкие войска провели у Ипра первую крупную газовую атаку с использованием хлора. Использование газового оружия было в 1929 году запрещено Женевской конвенцией, и во времена Второй мировой войны оно не использовалось.

Последние дополнения в Женевскую конвенцию внесены в 1977 году. В настоящее время все четыре редакции Женевской конвенции широко используются во время судебных разбирательств.

Совместные усилия по всеобщему запрещению химического оружия привели к созданию ещё одного юридического инструмента – Конвенции о запрещении химического оружия (КХО). КХО стала международным законом 29 апреля 1997 г. Среди всех, когда-либо принятых международных соглашений она является одним из самых комплексных и всеобъемлющих договоров по разоружению и контролю над вооружениями. Исключительные возможности, предоставляемые КХО, привели к беспрецедентно быстрому росту числа её. В сфере юрисдикции договора КХО находится 98 % мировой химической промышленности и более 95 % населения планеты.

Несмотря на принятие КХО, угроза химического терроризма растёт.

Начальником кафедры полковник стал полгода назад.

Доктор военных наук во главе ведущей в академии технической кафедры – это уже само по себе нонсенс. А месяц назад, проснувшись ранним утром, полковник и вовсе обнаружил себя академиком Международной академии информатизации и связи. По совокупности трудов и заслуг.

С падением железного занавеса для носящих погоны учёных открылись и не такие перспективы. Это академиком РАН стать сложнее, чем верхом на утюге совершить кругосветное плавание.

Быть академиком было приятно, но пару раз, попав в гости к обычным, традиционным, академикам и прочим освещённым светом отечественной науки "членам с корреспондентами", новоиспечённый академик заподозрил неладное. Российские, ещё СССР-овской закваски, академики вели себя с ним как-то снисходительно. Не как равные с равным.

Без ожидаемого уважения.

Они неизменно брали его под локоток и вели к обрамленным в вычурные золочёные рамки картинам.

– Этого Глазунова я приобрёл ещё тогда, когда Илья Сергеевич был никому не известным молодым шалопаем, – говорил ему отчего-то важничающий старый пень и ревниво следил за реакцией полковника.

Не найдя в его глазах желаемого отклика, академик сочувственно кивал каким-то своим мыслям и напрочь терял интерес к своему военному коллеге.

В самих картинах и в их наличии, несомненно, был какой-то подвох.

Дома у полковника никогда никаких картин не было.

Смутное ощущение разрешимости «картинной» проблемы возникло у свежеиспечённого академика ранним утром. Память у него всегда была хорошей – не подвела она и в этот раз. Он вспомнил, что на его кафедре имеются адъюнкты. И один из них закончил в своё время художественное училище. Так было написано в личном деле.

Вызвать адъюнкта в кабинет было делом пары минут.

– Товарищ полковник!.. – начал было доклад прибывший адъюнкт.

– Присаживайся, Сан Саныч! – прервал его начальник. – Вопрос у меня к тебе. Говорят, ты в живописи разбираешься? И даже что-то там по этому профилю заканчивал?

Толком испугаться адъюнкт не успел, но неладное заподозрил сразу:

– Было когда-то… – уклончиво ответил он. – На заре туманной юности.

Полковнику неопределенность ответа не понравилась. Он нахмурился и, начиная раздражаться, принялся выстукивать автоматическим карандашом по покрывавшему стол стеклу:

– Мне картина нужна. Домой. Примерно метр на метр сорок. А то у всех академиков есть, а у меня – нет. Не порядок. Понимаешь?

– Маслом? Картина? – уточнил разом вспотевший адъюнкт и, в ритме постукивающего карандаша, живо представил, как ему, за свой счёт, придётся приобретать масляные краски, холст и подрамник.

Вспомнив, что к висящей на стене картине желательна красивая и, естественно, дорогая рама, майор впал в окончательную прострацию: офицерам в академии не платили уже четвертый месяц, и то, что они до сих пор не перемёрли от голода, а продолжали преподавать, учиться, писать учебники, диссертации и конспекты – было своего рода чудом.

– Конечно маслом! Что-нибудь с природой, – отрезал начальник, и, очевидно поняв суть колебаний своего подчинённого, добавил: – Не напрягайся! Твоя мазня меня не интересует! Сиди ровно и не ёрзай! Мне консультация нужна.

Быстро пришедший в себя майор снова проявил осторожность:

– Товарищ полковник, то, как я разбираюсь в этих вопросах – это, примерно, техникумовский уровень. Я, конечно, постараюсь. Но…

– Не юродствуй! – оборвал его полковник. – У тебя знакомые художники, которые со временем в люди выбьются, на примете есть? Да, или нет? Желательно, чтобы при каких-нибудь там регалиях для начинающих. Как там у них в этом мире положено.

При последних словах начальника майор встрепенулся и посветлел лицом. Явно обдумывая каждое слово, доложил:

– Есть! Есть один такой! Недавно на посиделках познакомился! У него три выставки в Америке было. Ни одной картины назад не привёз – все там расхватали.

– Настолько хорошо рисует? – изумился полковник. – У него, вообще, что-нибудь на продажу есть? Для простых смертных? Что-нибудь не слишком дорогое? В пределах ста – ста двадцати долларов?

– Ну, как он рисует – не знаю. Но студия где-то в центре имеется. А студий без картин не бывает. Непременно что-нибудь найдётся. У меня, по-моему, в столе его визитка есть. Так что можно позвонить и спросить.

Ближе к обеду майор созвонился с художником.

– Саня! – обрадовался ему художник. – Ты по делу, или пьянка какая где намечается?