Гаральд Бергстед - Праздник Святого Йоргена

В толпе мертвая тишина… люди вытянули шеи… позвякивает священный металл…

— Гроссмейстер! Решетка отперта!

Два, удара гонга. В толпе движение. Начинается давка.

— Хранитель сада! Усыпьте лестницу розами!

— Гроссмейстер! Священная лестница усыпана розами.

Три удара гонга, оркестр исполняет бравурный марш. Господа первосвященники встают и с молитвой уходят в боковые врата.

Гроссмейстер остается один на опустевшей паперти. Он делает несколько шагов и опускается на колени. Подбегают служки и надевают на коленопреклоненного гроссмейстера роскошный плащ из сверкающего как снег белого шелка, затем белую шапочку, белые туфли и подают ему белый посох.

Музыка умолкает.

Гроссмейстер весь в белом торжественно выступает вперед, знаком требует тишины и провозглашает:

— Итак, сейчас вам всем будет бесплатно явлен чудотворный плащ святого Йоргена. Тот, кто пожелает прикоснуться к плащу, пусть обратится в контору соборного секретаря и сдаст ему кружку святого Йоргена с установленной законом суммой денег. Новые кружки с соборной печатью можно купить там же сегодня и в течение двух последующих дней. Так откройте же… Ах да, пока я не забыл: те, что стоят в задних рядах, не напирайте слишком на передние, а то опять покалечите друг друга, как в прошлом году. Кроме того, соборный капитул строжайшим образом запрещает богомольцам влезать на деревья, ведь можно повредить кору, листву и ветви. Так что слезайте, а кто не слезет…

Откройте же священные врата!

Играет музыка, звонят соборные колокола, и паломников охватывает суеверный ужас. Главные врата открываются, и на лестницу выбегают пестро одетые мальчики и девочки с розами и кадильницами. Они радостно поют:

Из темноты собора один за другим, словно привидения, появляются первосвященники в белых одеяниях, в высоких золотых шлемах и с длинными золотыми копьями. Они несут синевато-зеленый плащ, весь запятнанный кровью, а гроссмейстер стоит на коленях, воздев к небу руки и творя молитву.

И все паломники, как один, падают на колени. Женщины громко рыдают, мужчины тоже всхлипывают.

Гроссмейстер поднимается с колен и, впадая в экстаз, восклицает:

— Словно облака, проносятся над землей тысячелетия, но невзирая на бури времени соборный капитул неусыпно и стойко охраняет плащ святого Йоргена. О благочестивейшие братья мои первосвященники! Снимите же ваши шлемы, сложите ваши копья и помогите мне призвать нашего великого святого, странствующего по земле.

Господа первосвященники преклоняют колена, а гроссмейстер громогласно восклицает:

— О наш святой покровитель, где бы ты ни странствовал сейчас, услышь призыв наш: святой Йорген!

— Я здесь, — неожиданно отзывается кто-то, В толпе паника.

— Святой Йорген!

— Я здесь, — повторяет все тот жи голос, и толпа видит человека, который быстро пробирается в толпе коленопреклоненных паломников.

— Святой Йорген! — рычит гроссмейстер как разъяренный медведь.

— Я здесь, — кричит в ответ Микаэль уже у самой лестницы. — Да, это я! Вы сохранили мой плащ? — И прежде чем кто-либо успевает опомниться от страха, он уже стоит па ступенях священной лестницы.

А вокруг него бушует буря возмущения и гнева. На дерзкого святотатца обрушивается град проклятий.

— Он идет по священной лестнице!

— Он берет плащ!

— Безрассудный пес! Разве ты святой Йорген?

— Это мой плащ! — восклицает Микаэль. — Я Йорген, и я вернулся к вам…

— Он лжет! — визгливо кричит Тобиас.

— Хватайте его! — приказывают первосвященники страже.

— Я лгу?! — Это крик отчаяния. — Дерзните же коснуться меня, собаки!

Божусь, если вы опять изгоните меня, как в мою брачную ночь триста лет назад, то я вернусь в третий раз и камня на камне не оставлю от вашего города.

— Это Йорген, — бормочет Тобиас.

— Это его голос, — кричит толпа. — Вестимо, это Йорген, лучший друг бедняков.

Тут поднялся такой шум и гам, что гроссмейстер совсем растерялся, и момент был упущен.

Тогда решил вмешаться главный капеллан. Он грубо отталкивает гроссмейстера в сторону и кричит, презрительно глядя на толпу:

— Да вы рехнулись? Святой Йорген мертв и лежит в могиле.

Весьма грубый промах, и Микаэль мгновенно пользуется этим.

— Я мертв?! — насмешливо кричит он и, сжав покрепче посох, с размаху бьет своего дорогого родителя по лицу; посох раскалывается, а главный капеллан, шатаясь, отступает на несколько шагов. Лицо святого искажено ненавистью и гневом.

— Ну что, по-твоему я все еще мертв? — яростно наступает Микаэль на оглушенного первосвященника. — Ничего, ты сейчас убедишься, что я жив, и еще как жив, мерзавец, старый прелюбодей!

Паломники, гроссмейстер, первосвященники, герольды, служки, музыканты — все ошеломлены этим страшным взрывом ненависти, испепеляющей как вулканическая лава.

И тогда старый Тобиас бросается вперед и вопит, содрогаясь всем телом, словно он сам получил взбучку:

— Коли ты святой Йорген, то сотвори чудо! Сквозь толпу протискивается Франц и ковыляет на костылях к святому Йоргену.

— Чудо! Сотвори чудо! — молит он.

— О бедняга, — восклицает Микаэль, с жалостью простирая над калекой руки и дотрагиваясь до него. — Встань и брось костыли!

Все сердца замирают, языки прилипают к гортани, а глаза вылезают от изумления на лоб: калека выпрямляется, бросает костыли и пускается в пляс, завывая от восторга:

— Я могу ходить! Я могу ходить!

Всеобщее ликование, буря радости; она то затихает, то разыгрывается с новой силой; зрителей мороз подирает по коже.

— Он исцелился! Он исцелился!

Даже кавалеры и девицы из «башни» побледнели, словно их обсыпали мукой; они изумленно смотрят на Этого сильного и властного человека с пламенным взором и просветленным лицом.

— Что это? Разве на свете бывают чудеса? — заикаясь, бормочет Тимофилла.

А между тем калеки, с палками и на костылях, бросаются к Микаэлю.

— И меня исцели! И меня! И меня! — умоляют они.

— Не сейчас! — отвечает он, — Подождите до завтра! — А сам шаг за шагом, уверенно и твердо поднимается на паперть, где сбились в кучу перепуганные первосвященники.

— А ну, сейчас же подай мне плащ, старый мошенник! — кричит он прямо в лицо гроссмейстеру, и голос его, отраженный стенами собора, несется над притихшим людским морем и замирает в темно-зеленой листве Соборной рощи. Он крикнул с такой великой ненавистью и силой, что оплевал все лицо преподобного мужа.

— Помилуй нас, грешных! — вырывается у ошеломленного гроссмейстера, уже павшего на колени. Но он тут же вскакивает и сам набрасывает плащ на плечи святого.