Кальман Миксат - Выборы в Венгрии

Воскресни сейчас мой бедный отец, который два года в кандалах томился только за то, что у него нашли портрет Кошута, он диву бы дался, услыхав, какие вещи первый министр его величества говорит в парламенте. Уж он не стал бы меня ругать, как ты, а спросил бы: "Не сон ли это, Менюш?"

Нет, зря ты головой качаешь: это дело большое. Стоя, все в черном, выслушали депутаты известие о кончине любимейшего сына родины и непримиримого врага короля. Парламент депутации шлет, венки, изъявления скорби и сочувствия — а вам все мало; вам еще королевское соболезнование подавай. Откуда же мы возьмем его?

И нужно разве оно Кошуту, рассчитывал он на него? Не вопреки ли королю достиг он величия?

Нет, Клари, лукавишь ты, фарисействуешь. Это ты только перед мужем сторонницу Кошута разыгрываешь, а на деле куда лояльнее меня. Втайне ты не Кошута, а Франца-Иосифа жаждешь прославить этими законами. Ты повредить хотела Кошуту, женщина! Потеснить его в сердце народа ради короля.

Молчи, Клари, молчи! В том, что так получилось, что на гробе, за которым идет вся Венгрия, королевского венка не окажется — в этом больше все-таки сам Кошут повинен, чем наша партия.

У короля ведь сердце тоже не камень. Мало ты разве историй об этом слышала. Как он, потомок ста императоров, пришел с визитом к захудалому венгерскому дворянчику, господину Ференцу Деаку в гостиницу "Английская королева"; как ее величество собственноручным письмом пригласила старика к обеду — дружески, попросту, будто равная равного, а потом, преклонив колена, у его же смертного одра стояла… Книги, легенды, картины рассказывают об этом. Взгляни хоть на ту, что у нас в курительной комнате висит, и скажи, разве не обязаны мы немножко уважать такого короля, щадить его чувства, выражая свои к Лайошу Кошуту?

Еще ты пишешь, почему я хоть с Еллинека не взял примера, который воздержался при голосовании.

Да потому, что я соглашение одобряю. И вообще, имеет наконец право страна ожидать от депутата, члена парламентской комиссии в течение двух созывов, серьезного соображения всех обстоятельств?

Легко объявлять себя столпом соглашения, рассуждая ну вон хоть о конъюнктивите, а когда здание этого самого соглашения зашатается, в сторонку отбежать. Нет, ты пойди плечом его подопри!

Уже вижу твою насмешливую улыбку, но что я могу поделать. Такой уж я есть. Скорее тем прощу, кто против нас голосовал, потому что они только на низы озирались, чем воздержавшимся, которые и низам и верхам угодить хотели.

Так что не ставь мне в пример Еллинека.

Хотя и его я не берусь осуждать. Еллинек умный, он все на свете книжки прочел; наверно, там и выискал золотое правило: "Timere bonum est" [Опасаться неплохо (лат.)]. Хуже, что у нас есть Еллинеки навыворот, которые боятся лишний раз мозгами пошевелить. Это все партийные корифеи, настоящие и будущие их высокопревосходительства, желающие уклониться от своих обязанностей в погребальной церемонии.

И наконец, еще одно. На партию ты все-таки хвост не подымай, слышишь? Партия все утвердила бы, предложи ей правительство. Но и на правительство тем более дуться не за что: оно даже лучше партии, оно охотно бы и больше предложило.

Но нельзя, Клари, ручаюсь тебе: нельзя. Придется удовольствоваться тем, что возможно.

А это уже не мало. Таких похорон еще не видывала страна с тех пор, как в ней мадьяры живут.

Когда ты получишь это письмо, Лайош Кошут будет уже в пути на родину. Под немолчный гул молвы и шелест знамен, в сопровождении депутатов и депутаций, движется, движется он по опустелым, оголенным странам (ибо все цветы он с собою унес), — близится к одетому в траур городу, где нация с великим почетом предаст земле его тело, чтобы тем умножить ее силы.

Но я вот-вот заплачу. Храни тебя господь.

Меньхерг Катанги.

P. S. Как удачно все-таки, что я не снял квартиры. А то нам теперь все стекла повыбили бы от большой любви ко мне.

М. К.

Попробуйте отгадать: когда вновь избранный депутат бывает наверху блаженства?

Когда получает мандат.

Ничего подобного. Получение мандата — вещь мало приятная, потому что надо речь произносить.

Ну, тогда в первый час после получения.

Ничего подобного: в этот час приходят счета и продолжают приходить еще много-много часов подряд.

Придется мне самому объяснить. Наверху блаженства бываешь в поезде по дороге домой, когда на первой остановке хватаешься за газету и жадно пробегаешь глазами столбцы телеграмм: кто переизбран из твоих коллег, кто провалился. В груди — целый хаос противоречивых чувств; но ничто не может всерьез омрачить твоего блаженного состояния. Неприятно, положим, что Икс не прошел; но стоит ли особенно печалиться, если сам переизбран? Еще досаднее, пожалуй, что Игрек проскочил; но в голове тут же мелькает: "Ах, черт, ведь и я тоже!" Пощупаешь карман, где мандат похрустывает, и всякое огорчение проходит. А если он в чемодане, — часто и с нежностью на чемодан поглядываешь. В первый день все радости еще с мандатом связаны, все тянутся за ним, как лодки на буксире.

Читаешь имена друзей и недругов, которыми пестрят телеграммы, — и будто на поле боя трупы опознаешь.

Или, наоборот, в долине Иосафата, — конечно, уже после трубы архангела Гавриила, — смотришь, кто восстал из мертвых. Наслаждение неизъяснимое! Сколько раз я уже испытал его, а все еще и еще попробовать хочется.

Вот и этот раз я тоже все донимал кондуктора:

— Где можно газеты купить?

— В Коложваре, наверное.

— Когда прибудем туда?

— Около полуночи.

— Это поздно. А раньше нельзя? В Шегешваре, например?

— В Тевише, может быть.

— А ну, постарайтесь раздобыть мне сегодняшнюю газету. Хорошие чаевые получите.

Кондуктор и чаевые — братья-близнецы. Вместе они чудеса могут творить (порознь же ни на что не годны, особенно кондуктор). Не знаю уж, как он достал и откуда, только смотрю — вдруг "Пешти хирлап" приносит. Пробегаю первую страницу и прямо в начале — телеграмма из Боронто. Время отправления — 10 часов 25 минут.

"Сегодня здесь единогласно избран Гергей Капуцан, (либ. парт.)".

Я даже вздрогнул. Боронто! Ведь это же округ Меньхерта Катанги! (Надеюсь, и вы не забыли знаменитого члена комиссии по наблюдению за соблюдением.)

А-я-яй, что такое с этим округом, вернее, с Меньхертом Катанги, приключилось? Неужели провалился наш бравый патриот? Невероятно. Что Кларика скажет? И министры? И что теперь с протоколами будет? Неужто в этой стране больше ничего святого нет?

И кто такой этот Гергей Капуцан, новый депутат от Боронто?

Я так громко размышлял вслух в вагоне-ресторане за бутылкой трансильванской "леаньки", [116] легкое венгерское вино. что мой визави — дочерна загорелый человечек с оспинами на лице — почел долгом отозваться.