Александр Скутин - Эрмитаж. Инфракрасный дозор

Игорь, наш завмастерской, сказал мне:

– Пойдем на пульт, здесь все равно в темноте делать нечего.

И мы поднялись в помещение центрального пульта. Ранее – одно из самых закрытых и таинственных для непосвященных место. Даже сотрудники музея далеко не все знали его местоположение, лишь по телефону связываясь с ним. Нельзя было даже спросить, где он находится. Пока однажды не привели телерепортеров и не показали работу операторов пульта по местному телевидению, сняв тем самым с пульта таинственную ауру (http://stroybat-spb.narod.ru/STROYBAT/Herm3.jpg), снимок ещё 80-х годов, теперь там всё на компьютерах). Время такое было – все наизнанку, даешь гласность и открытость, паньмаишь.

Постучались в дверь, поскольку звонок при отсутствии энергии в музее не работал, и через пару секунд, набрав цифровой код, открыли двери и вошли. Так было негласно принято у нас в отделе, без звонка или стука не входить.

В пультовой неярко светилась лампочка аварийного освещения. На пульте дежурили, как всегда, две девушки-операторы, рядом стоял наш завотдела Богданов. Крепкий, видный, спортивного вида мужик, похожий на Юрия Шевчука из группы ДДТ. Моложе меня на два года, но уже завотдела (ныне он замдиректора Эрмитажа. – Автор). Я еще лес в стройбате валил, а Богданов уже работал наладчиком в Эрмитаже. В армии он, понятно, не служил. Впрочем, это я, наверное, от зависти. Свое дело наш завотдела знал хорошо и начальство им было довольно. Вот только друзей у него в музее, по его собственному случайному признанию, не было. Но это к слову просто, к рассказу не имеет никакого отношения.

Поздоровавшись, Игорь спросил у него:

– Что говорят электрики, Алексей, когда свет будет? А то аккумуляторы могут сдохнуть через ... часов.

– Я звонил им полчаса назад, сказали, что сегодня свет будет, – ответил тот.

Перед пультом оператора на фанерных щитах были нанесены так называемые светопланы всех этажей Эрмитажа и Эрмитажного театра, подвалов и чердаков. На этих же схемах размещались лампочки. Если они загорались – значит, в помещении сработала сигнализация. К тому же всё это параллельно выводится на компьютер. Это я упрощенно пишу, на самом деле все сложнее, да и ни к чему расписывать подробности. А об инженерных службах музея главный инженер Принцев написал когда-то книгу. Если посмотреть на Главное здание Эрмитажа – Зимний дворец – с улицы, то здание кажется трехэтажным. Это не совсем так. Если пройтись по залам первого и второго этажа, то можно заметить, что некоторые помещения относительно невысокие. Это значит, что над ними в пределах этого же этажа есть еще помещения – так называемые антресоли. На антресолях размещались служебные помещения музея. Так что фактически в Эрмитаже пять этажей. При царях были антресоли и на третьем этаже, но после революции их разобрали. Я всегда, когда бывал на пульте, с интересом разглядывал планы музея и старался запомнить звучные красивые названия Эрмитажной географии: Ушаковский подъезд, Кутузовский коридор, Георгиевский зал, галерея Растрелли, Посольская лестница, лоджии Рафаэля, Рыцарский зал, Итальянский просвет, Розовая гостиная, Висячий Сад. Было в этих названиях для меня необъяснимое очарование и прелесть, словно к красивой сказке прикоснулся.

А еще лучше пройтись по этим местам. На работе всякое бывает. И когда я устану от нервотрепки, то люблю просто пройтись по залам и коридорам, внутренним дворикам и обширным, до конца не изученным, подвальным ходам. Мне грех жаловаться, за полтора года работы в музее облазил его от крыши до подвалов, побывал в таких потаенных местах, о которых даже многие его сотрудники не подозревают. Есть в Эрмитаже, как и во всяком дворце, свои потайные ходы, замурованные комнаты и подвалы, винтовые лестницы – раскопки ведутся до сих пор и открытия еще случаются. Вроде подземного хода в подвале Эрмитажного театра, найденного при реконструкции.

Заметив, что я разглядываю планы, Богданов сказал мне:

– Саша, смотри: а вот здесь находится пульт пожарной охраны, ты знаешь – у них своя сигнализация. И вот мне когда-то, давно еще, пришлось устанавливать там охранную сигнализацию. Вот в этом помещении, – он указал на плане, – у них комната отдыха, в которой стоит стол для настольного тенниса. Я узнал конфиденциально, что по вечерам на этих столах пожарники трахают девиц-операторш с пожарного пульта.

Так я, – коротко хохотнул Богданов, – установил на потолке над теннисным столом ИК-датчик шатрового типа и посадил его на один шлейф с их кладовой. Вечером кладовая сдавалась на охрану под сигнал. И как только сладкая парочка устраивалась на столе, чтобы заняться любовью, срабатывал сигнал и к ним прибегала вооруженная охрана. Несколько раз им таким образом кайф обламывали.

Рассказав это, Богданов посмотрел на меня выжидательно, рассчитывая видимо, что я похвалю его за находчивость и удачную шутку. Но мне почему-то было не смешно.

– Скажи, Алексей, – спросил я его, – а зачем тебе это было надо? Ну что криминального они делали? Они ведь не в Малом Тронном зале этим занимались, и не на гробнице фараона в зале Древнего Египта. Чем они тебе помешали?

– Как, – изумился он. – Разве ты не понимаешь?

– Ты знаешь... Мне бы очень хотелось с умным видом сказать тебе: "Конечно, разумеется, хорошо понимаю". Но если честно, я не понимаю, и не вижу ничего плохого, в том, что они делали. Как говорится – дело молодое, почему бы и нет?

Богданов посмотрел на меня с легким сожалением, как на олигофрена.

– Ну, как бы тебе попроще объяснить... Ну, например, стол могли сломать. А он казенный. Понял?

Он сказал это так, будто хотел сказать: раз не понимаешь, то вот тебе объяснение, как раз для твоего уровня умственного развития.

Я дипломатично промолчал. По-моему, это он чего-то не понимает в этой жизни. И откуда столько злости у человека? Завидует он им, что ли?

Диспозиция такова: ноябрь 1999 года, Китай, г. Мяньян в провинции Сычуань. Мы, трое российских инженеров, сидим в ведомственной гостинице при некоем китайском НИИ чего-то там.

Добавили еще по сто. Выпили, не чокаясь. Хорошо пошла. Это тебе не китайская.

– А медведя в Эрмитаж ты приводил?

Это они опять хотят, чтоб я им чего-нибудь рассказал. А про это откуда знают? Кто-нибудь с нашей лаборатории растрепал.

– Наглое вранье! Приводил его не я, и медведь был не мой. Это в девяносто четвертом году было, летом. В Эрмитаже была выставка французских импрессионистов из собраний Щукина и Морозова. На открытие выставки я провел туда свою жену и дочек. Уже после выставки дети запросились в туалет. Жена тоже с ними пошла, а я решил подождать их на лестнице у Директорского входа Старого Эрмитажа. Тут в дверь вошел мужик с маленьким медвежонком на стальной цепочке и с сумкой для фотопринадлежностей. Это был фотограф, который на Дворцовой площади снимал всех желающих с медведем, русская экзотика. Он и обратился ко мне: