Борис Привалов - Веселый мудрец. Юмористические повести

— Ничегошеньки. Усы помусолил, смеется: «Глупый ты мужик. Разве это можно в один день сделать?» Тут мужик его и прищучил: «А из яиц цыплят в одну ночь можно высидеть?» С той поры пан Кузьмовский с мужиком этим не связывался.

— Да наш Печенка до такого бы и не додумался, — сказал солдат Игнат. — Трясун им командует. Он давно под Нестерка подкоп ведет.

— Я скажу не сказку, а чистую правду, — проговорил дед Тимоха с телеги. — Где это было, я уже не помню — стар стал. А когда волосы выпадают и память убегает, вот так… Пан удумал, вроде как у нас, дочь мужицкую опозорить перед всем честным народом. «Не может крестьянская девка умнее меня быть». Это пан так говорит. И что же приказывает? «Пусть мужицкая дочь придет ко мне не пешком и не на лошади верхом не голая и не одетая и чтоб подарок с собой принесла, но не простой, а который я принять бы не смог».

— Чтоб пан да подарок не принял! — удивился Гаврила. — Не бывает такого!

— Так то ж сказка! — толкнул брата Кирилла.

— Не сказка, а бывальщина, — наставительно произнес дед Тимоха.

— Старшому не мешай — попадешь в рай, — сказал солдат Игнат. — Слышите, брательники? Молчок!

— И еще пан сказал, — продолжал дед Тимоха: — «Ежели она все, что приказано, сделает, я ее к себе в, дочери возьму. Вырастет — паненкой будет». Добрый, значит, пан был. «А если не сделает, что я приказал, то голову с плеч всему семейству». В деревне плачут — жалко мужика с дочкой. Девица тем временем хлопцам наказывает зайца непременно живого поймать, а дядькам — барана привести ей в хату. Рыбакам наказывает сеть посушить к зорьке… Так… Пан утром на крыльце стоит. Видит — по дороге кто-то едет. И народ бежит. Поближе подъехали — батюшки-светы! Мужицкая дочь вместо платья рыбачью сеть на себя набросила. Значит, как приказал пан: не голая и не одетая. Сидит мужицкая дочь верхом на баране спиной вперед. Значит, опять по панским словам: не пешком и не на лошади. А в руках держит живого зайца и кричит: «Это вам подарочек, ясновельможный пане! Берите, коли сможете!» Пан видит — перехитрила его мужицкая дочь. Решил ее собаками затравить. Всю псарню на нее выпустил: «ату, ату». Тогда девица зайца как бросит — так вся псарня за зайцем в лес. «Лови, пан, мой подарочек!» — смеется. Так и пришлось пану ее в дочки брать.

— Ты бы пошла в паненки, Марися? — спросила бабка Ганна лукаво. — В имении бы жила, нас бы на панщину гоняла, а?

— Обижаете меня, — потупилась Марися. — Паны сами по себе, а мы — сами. Мне и в хате хорошо, лишь бы всем вместе жить!

Последними у Нестеркиной хаты остались братья Гаврила и Кирилла да дед Тимоха, который сам идти не мог и ждал, сидя на телеге, когда братья домой поедут и его по дороге завезут.

— Марися, — сказал Гаврила, — ежели тебе что понадобится… Трясун обижать будет либо еще…

— Нам скажи только, — не дав брату закончить, произнес Кирилла и взмахнул тяжелым, литым кулаком, — мы поможем.

— Спасибо, — улыбнулась Марися. — Трудно будет — позову.

— Не забывай, — прошамкал дед Тимоха, — ты дочь мужицкая и должна пана перехитрить, слышь, Марися?

— Постараюсь, дедусь! — весело ответила девочка. Телега заскрипела по улице…

Оставшись одна, Марися согнала улыбку с лица. Что-то будет завтра? Тату бы сюда, вот бы кто во всем разобрался! Трясун, конечно, постарается отомстить за сегодняшнее. Уж такое придумает — не отгадаешь.

Но Трясун был озабочен и растерян: как сделать, чтобы уж точно дочку Нестеркину унизить?

— Ноги моей в деревне больше не будет! — ругался Печенка. — С девчонкой-малолеткой не управились! Позор на все. дворянство! Мужичье какое-то, бабы, шепчутся, смеются. Нет уж, сам заварил — так расхлебывай.

— Понял, ясновельможный пан! — кланялся, как колодезный шест, писарь. — Все будет в порядочке!

Трясун не спал всю ночь, и, как назло, ничего путного не приходило в голову. На рассвете наконец писарю вспомнился один давний рассказ, которым потешал его в детстве сторож церковной школы. В рассказе том пан давал мужику много всяких каверзных задач, но Трясун запомнил только одну: с глиняной крынкой, которую требовалось залатать.

«Подходит! — воспрянул духом писарь. — Ей-боже, подходит! Вот жаль, я ответа не вспомню. — Ну так не мне отвечать!».

Утречком, аккуратно расчесав бородку, писарь взял большую дырявую крынку и пошел к Марисе.

Возле хаты никого не было, кроме бабки Ганны и старого солдата Игната, да играли, как обычно, ребята.

— Что еще хочет спросить пан? — скрестив руки на груди, говорил старшой Нестеркин сын, Пятро.

Младший, Степан, был вельможным паном. Он прижимал к верхней губе пучок соломы, означавший усы. На макушке у него красовался треугольный лопух.

— Скажи мне… что сытнее всего? — тоненьким голоском произнес «пан» Степан.

— Гусь! — отвечал Пятро. — В печке жареный. И баран.

— Верно говорит девица! — хором сказали Ивась, Микола и Януся.

— Тьфу! — сплюнул Трясун и, прижимая крынку и животу, пошел в хату.

— Марися-то на огороде, — крикнула бабка Ганна, а солдат Игнат для убедительности махнул своим костылем в сторону гряд.

— Здесь я уже, — вышла из-за хаты Марися. — Пан писарь нынче один? А где вельможный пан? Не занедужил ли?

— Дело такое, что и одному впору, — зло сказал Трясун. — Изволил пан передать тебе вот это!

И писарь протянул ей глиняную крынку с дыркой на боку.

— Спасибо за подарок! — поклонилась Марися, беря крынку.

— То не подарок, — ехидно проговорил Трясун. — Пан наш вот что приказал: «Раз Нестеркина дочь такая хитрая да на отгадки скорая, то пусть-ка она мне к вечеру залатает крынку». И прибавить еще изволил: «Чтобы заплаты видно не было! Пусть крынка как новенькая будет!».

— Нельзя этого сделать! — сказала Марися.

— Ага! — радостно переступил с ноги на ногу Трясун. — Значит, не можешь?

— Пусть ясновельможный пан сперва вывернет крынку наизнанку, а потом дает латать, — сказала Марися, всовывая крынку в руки писарю.

— Хм-хом, — донеслось от куста бузины, где сидели солдат Игнат с бабкой Ганной.

— Передам. — Трясун бросил крынку оземь, и она разлетелась на множество черепков, тотчас же засверкавших глазурью на солнце. — Завтра жди меня. Посмотрим еще, как дело обернется.

— Зачем же завтра? — улыбнулась Марися. — Заходили бы вечерком. Мужички с панщины придут, вместе и посидим.

— Там видно будет! — Трясун, по обыкновению торопливо, зашагал по улице.

Ребята бросились к черепкам.

— Ох не то сделала, Марисенька, — вздохнула бабка Ганна. — Не то! Зачем сразу отгадку сказала?

— Чего заспешила? — закачал головой Игнат. — Гнались за тобой, что ли? Завтра бы ответ дала. Все денек, глядишь, да наш. Тянула-потянула, до Нестерка бы дело и дотянула. Михайлов-то день не за горой!